Руская социал-демократия

Содержание

1. Начало русской социал-демократии

25 сентября 1883 г. в скромном кафе на берегу Роны в Женеве пятеро русских революционеров-эмигрантов, членов народнического общества «Черный передел» приняли заявление о том, что они разрывают с народничеством и образуют новую организацию — группу «Освобождение труда» с целью идейно перевооружить русское революционное движение, повернуть его с пути народнического, утопического социализма на путь социализма научного, под знамя К. Маркса и Ф. Энгельса. Так возникла первая организация русских марксистов, которая положила начало распространению марксизма в России, начало русской социал-демократии. Родившись в год смерти Маркса, она тем самым как бы засвидетельствовала бессмертие марксизма.

Основателями группы «Освобождение труда» были Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. Н. Игнатов. Каждый из них прошел долгий и сложный путь от народничества к марксизму и на этом пути проявил выдающиеся качества, особенно — их общепризнанный вождь Георгий Валентинович Плеханов (1856-1918).

Г. В. Плеханов был восьмым ребенком из четырнадцати детей (от двух жен) гусарского штаб-ротмистра Валентина Петровича Плеханова и воспитанницы Института благородных девиц Марии Федоровны Белинской (племянницы В. Г. Белинского). Он унаследовал от вспыльчивого, с крутым нравом, но трудолюбивого отца прямоту, смелость и жизненное правило «Надо всегда работать. Умрем — отдохнем», а от доброй, нежной, заботливой матери — душевную чуткость, неприятие зла, сострадание к простому люду. С раннего детства он много читал, размышлял (6-летним пришел к заключению, что Богу, поскольку он в целом мире один, должно быть ужасно скучно), тянулся к знаниям: блестяще окончив Воронежскую военную гимназию, стал студентом Петербургского горного института. В 1875 г. начитанный и наблюдательный студент Плеханов примкнул к революционерам. В русском революционном движении тогда безраздельно господствовали народники. Народником стал и Плеханов. 6 декабря 1876 г. он выступил оратором на исторической Казанской демонстрации. С того дня как профессиональный революционер (по кличке «Оратор») он был одним из руководителей общества «Земля и воля», а после раскола «Земли и воли» летом 1879 г. возглавил «Черный передел». Вынужденный в начале 1880 г. эмигрировать, Плеханов временно отошел от практических дел, сосредоточившись на теории.

К тому времени сформировались все характерные черты личности Плеханова. «По-русски широко талантливый», как вспоминал о нем А. М. Горь­кий, он еще не обрел того европейского лоска и наружного барства, которые стали присущи ему позднее, с годами эмиграции, и бросились в глаза А. В. Луначарскому («должно быть, и Герцен был такой»), но творческая мощь ума, колоссальная эрудиция, блеск остроумия, артистизм полемики отличали его и до 1883 г., напоминая именно А. И. Герцена. Портила его лишь «феноменальная нетерпимость» к инакомыслящим.

Ближайшим соратником и самым преданным другом Плеханова была Вера Ивановна Засулич (1849-1919). Эта «героическая гражданка», как называл ее Ф. Энгельс, первая русская женщина-террористка, ставшая по воле истории первой русской женщиной-марксисткой, прошла все этапы народнического движения с конца 60-х до начала 80-х годов, познала тюрьму и ссылку, скамью подсудимых и эмиграцию. При этом она сумела выделиться редкой ученостью, овладеть несколькими иностранными языками и стать едва ли не самой сведущей из русских женщин в области истории мирового революционного процесса. Ее личное обаяние признавали даже недруги. «Я прямо не помню в ней недостатков, — вспоминал ренегат Л. А. Тихомиров. — Она была весьма умна, начитана, ее мнения были продуманы и хорошо защищены. Но она была в высшей степени скромна, даже как будто не замечала своего ума и не имела ни одной искры самомнения». Мягкая, деликатная, Засулич умела сглаживать полемическую резкость Плеханова, но когда это ей не удавалось, она кротко, «с героизмом раба» несла «ярмо плехановщины».

Павел Борисович Аксельрод (1850-1928) тоже был видным деятелем революционного народничества. Уже в 1873-1874 гг. он вел пропаганду среди рабочих, но главным образом выдвинулся как публицист: сотрудничал в газете «Работник», редактировал журнал «Община», был правой рукой Плеханова в «Черном переделе». Широко образованный литератор, пропагандист и популяризатор, он, благодаря природному уму и разносторонним знаниям, мог бы стать и оригинальным мыслителем, но привык десятилетиями преимущественно вторить Плеханову, ибо, по наблюдению А. В. Луначарского, «был преисполнен благоговения и изумления перед Плехановым».

Четвертый член группы «Освобождение труда» Лев Григорьевич Дейч (1855-1941) имел не меньший революционно-народнический стаж. Вся Россия знала о его участии в знаменитом Чигиринском заговоре 1877 г. и о двух его побегах — из киевской тюрьмы и сибирской ссылки, через Японию и Америку в Европу. Но, в отличие от других членов группы, Дейч тяготел не столько к теории, сколько к практике революционного дела: он был предприимчив, изобретателен, житейски напорист и тем самым очень кстати дополнял своих менее практичных товарищей.

Наконец, Василий Николаевич Игнатов (1854-1885), хотя и не имел столь громкого революционного имени, как четыре его товарища, тоже зарекомендовал себя опытным и стойким борцом: участвовал в Казанской демонстрации 1876 г., был трижды арестован и дважды сослан, прежде чем эмигрировал из России. Более состоятельный, чем все остальные члены группы, вместе взятые, он обеспечивал материальную сторону их деятельности.

Таковы были основатели группы «Освобождение труда». Все они обладали теоретической вооруженностью, практическим опытом революционной борьбы, а Плеханов — и редким даром научного предвидения, но основать русскую социал-демократию они смогли не потому, что превзошли всех народников своими личными качествами, а потому, что выступили вовремя, когда их выступление было подготовлено совокупностью объективных и субъективных факторов.

2. Предпосылки возникновения и распространения пролетарской идеологии

К началу 1880-х гг. в России уже сложились предпосылки для возникновения и распространения пролетарской идеологии. Заканчивался период утверждения капитализма, который советские историки датируют примерно 1861-1882 гг.: в результате промышленной революции капитализм укрепился в городе и, разрушая общину, проникал в деревню. Вместе с ним рос пролетариат, главным образом за счет крестьянства, которое все более «рас­крестьянивалось». Именно к началу 80-х гг. промышленный пролетариат в основном сложился как класс. Рабочее движение обретало размах и организованность, достаточные для того, чтобы выделиться из общедемократического потока в качестве самостоятельной пролетарской струи: уже возникли первые политические организации  пролетариата: «Южнороссийский союз рабочих» 1875 г. и «Северный союз русских рабочих» 1878-1880 гг. Начались сравнительно массовые забастовки (например, в Петербурге на Новой бумагопрядильне в 1878 и 1879 гг. с участием тысяч рабочих), которые можно считать предвестниками Морозовской стачки 1885 года.

Чрезвычайно способствовала возникновению русской социал-демократии победа марксизма в западноевропейском рабочем движении, возможность использовать плоды этой победы, тем более, что марксизм уже давно проникал в Россию, хотя вначале не прививался на русской почве как мировоззренческая система. Передовые русские люди еще в 40-е гг. знакомились с ранними работами К. Маркса и Ф. Энгельса (В. Г. Белинский и, возможно, А. И.  Гер­цен). В пореформенной России, особенно с конца 60-х гг., интерес к марксизму стал быстро расти. Народники уже не просто знакомились с трудами Маркса и Энгельса, но и переводили их.

Первый перевод классики марксизма на русский язык осуществил П. Н. Ткачев. В 1868 г. он перевел и сумел опубликовать в Петербурге написанный Марксом «Устав Международного товарищества рабочих». За ним последовало женевское 1869 г. издание «Манифеста Коммунистической партии» в переводе М. А. Бакунина. Еще через два года активный участник Большого общества пропаганды С. Л. Клячко перевел «Гражданскую войну во Франции» К. Маркса (Цюрих, 1871), а в 1872 г. в Петербурге увидел свет «прекрасный», в оценке самого Маркса, русский перевод 1-го тома «Капитала» (переводчики — Г. А. Лопатин и Н. Ф. Даниельсон).

Все эти переводы (особенно «Капитала») народники использовали в 70-е годы как оружие революционной пропаганды. К началу нового десятилетия К. Маркс уже констатировал: «В России «Капитал» больше читают и ценят, чем где бы то ни было».

Правда, народники 70-х гг. воспринимали лишь экономическую сторону марксизма, его толкование конфликта между трудом и капиталом, разящую марксову критику капитализма, но считали не применимой к России ту генеральную идею Маркса, что именно капитализм создает материальные предпосылки для социалистической революции и сам порождает собственного могильщика в лице пролетариата. Самый интерес народников к «Капиталу» (и к марксизму вообще) объяснялся их потребностью уяснить как можно основательнее генезис, сущность и механизм капиталистического производства, чтобы не менее основательно противопоставить ему русский «особый уклад». «Посмотрим же, к чему обязывает нас учение Маркса, — рассуждал в 1879 г. народник Г. В. Плеханов. — Общество не может перескочить через естественные фазы своего развития, когда оно напало на след естественного закона этого развития, говорит Маркс. Значит, покуда общество не нападало еще на след этого закона, обусловливаемая этим последним смена экономических фазисов для него не обязательна».

Отсюда видно, что народники уже в 70-е годы пытались приспособить марксизм к народнической доктрине, «по Марксу» опровергнуть приложение к России теории Маркса». Такой взгляд на теорию Маркса нельзя ставить в вину русским революционерам 70-х годов. Он был исторически обусловлен, как добросовестное заблуждение, ибо социально-экономическая отсталость России тогда еще исключала возможность усвоения научного социализма. Во всяком случае, знакомство с идеями Маркса и Энгельса, сколь бы поверхностным оно ни было, помогало народникам изживать анархистские иллюзии, расшатывало их веру в коммунистические инстинкты мужика, стимулировало интерес к рабочему классу. Главным же фактором, обусловившим переход революционной России от народничества к марксизму, был ее собственный опыт. Плеханов прямо говорил: «Мы не сшивали своих взглядов из кусочков чужих теорий, а последовательно вывели их из своего революционного опыта, освещенного ярким светом учения Маркса».

Здесь уместно вспомнить хрестоматийное высказывание В. И. Ленина из его книги «Детская болезнь левизны в коммунизме»: «Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы». В связи с этим Ленин особо напоминал «о таких предшественниках русской социал-демократии, как Герцен, Белинский, Чернышевский и блестящая плеяда революционеров 70-х годов».

Начало исканий правильной революционной теории в России относится к 30–40-м гг. XIX в. и связано с именами А. И. Герцена и В. Г. Белинского. Именно они направили русское освободительное движение по пути социализма, пока утопического. Белинский обосновал применимость к России в принципе социалистических идей, Герцен создал целостную систему русского утопического социализма (народничества), а затем Н. Г. Чернышевский развил ее и придал ей революционную законченность.

На всем пути своего развития теория народничества проверялась и оплодотворялась практикой революционной борьбы, все ее — философские, социологические, эстетические — основы уточнялись, обновлялись, эволю­циони­ровали. Ходячий постулат, согласно которому идейный уровень революционного движения 1870-х гг. по сравнению с Чернышевским снизился, упрощает смысл этой эволюции. Конечно, философский уровень Чернышевского был выше, чем у кого-либо из русских революционеров 70-х (как, впрочем, и 60-х) годов. Считается очевидным факт отступления народников от «социо­логического реализма» Чернышевского к субъективному методу социологии П. Л. Лаврова и Н. К. Михайловского. Но, с другой стороны, нельзя забывать, что Лавров, а также М. А. Бакунин, П. Н. Ткачев в 70-е гг. пытались, хотя и противоречиво, материалистически объяснить ход общественного развития, причем, в отличие от Герцена, Чернышевского, Добролюбова (не говоря уже о рано умершем Белинском), они, в особенности Лавров, использовали и популяризировали отдельные идеи марксизма. Не случайно Плеханов уже на пути от народничества к марксизму свидетельствовал, что из сочинений Бакунина он «вынес великое уважение к материалистическому объяснению истории», а Лаврову написал так: «С тех самых пор, как во мне начала пробуждаться «критическая мысль», Вы, Маркс и Чернышевский были любимейшими моими авторами, воспитавшими и развившими мой ум во всех отношениях».

Главное же, в 70-е гг. русские революционеры, хотя и отступили по некоторым вопросам теории назад от Чернышевского, в других вопросах шли вперед. Таковы были вопрос о капитализме и сопряженный с ним рабочий вопрос. Ранее эти вопросы считались абстрактно-теоретическими и не были увязаны с практикой революции. Герцен, Огарев, Добролюбов, и в особенности Чернышевский, были замечательными критиками западного капитализма, но никто из них не изучал капиталистические процессы в России. «Семидесятники» же внимательно следили за развитием русского капитализма и озабоченно отмечали в своих программах, что капитализм уже проник в «народную жизнь» и грозит разрушением общины. Правда, они истолковали это лишь как регресс (полагая, что торжество капитализма еще можно предотвратить), но попытались использовать социальные сдвиги, обусловленные капитализмом.

Так в идеологии народничества появляется к началу 70-х гг. тактический расчет мобилизовать вместе с крестьянством «городских рабочих» в качестве второго, вспомогательного эшелона революции. Историки, полагающие, что Г. В. Плеханов «первым из народников 70-х гг. обратил внимание на рост стачек в Петербурге» и высказал «мысль о соединении крестьянского восстания с выступлением рабочих», ошибаются. Еще в 1871-1872 гг. деятели Большого общества пропаганды (т. н. «чайковцы») обратили внимание на стачки в Петербурге и занялись пропагандой среди рабочих, намереваясь соединить крестьянское восстание с рабочим. Уже по следам «чайковцев» шли к рабочим (нередко с «Капиталом» Маркса и документами I Интернационала) другие народники: участники кружка «москвичей» и группы В. М. Дьякова (1875 г.), землевольцы (включая Плеханова), чернопередельцы, народовольцы.

Как идеологи крестьянства, народники недооценивали историческую роль пролетариата. Но они поднимали идейный уровень, расширяли политический кругозор рабочих, втягивали их в революционную борьбу и тем самым, даже «вопреки свои непосредственным намерениям, способствовали пробуждению и развитию классового сознания рабочих». Получив от народников революционный и социалистический заряд, рабочие скорее и больше задумывались над исторической миссией своего класса и приходили, в конце концов, к осознанию этой миссии, правда, уже через преодоление мелкобуржуазной ограниченности народничества, с помощью социал-демократов.

Иначе говоря, «шаг назад» революционеров 70-х гг. от Чернышевского выражал собой поиски новой, более рациональной теории в условиях, изменившихся сравнительно с теми, когда действовал Чернышевский. Анализ этих поисков показывает, что, несмотря на срыв в субъективизм и другие зигзаги, русская революционная мысль и в 70-х гг. развивалась по восходящей линии, идейно подготавливая почву для социал-демократии. Сторонники постулата о снижении идейного уровня революционной борьбы в России 70-х гг. по сравнению с 60-ми гг. оказываются в затруднении перед вопросом, может ли теория, пятясь назад, двигать практику вперед, ибо тот факт, что революционная практика в 70-е гг. прогрессировала, как никогда ранее, общепризнан.

Самый большой для домарксистской России размах придала революционному движению ближайшая предшественница социал-демократии — партия «Народная воля». Обывательское представление о ней как о партии главным образом террористической живуче, но бездоказательно. Ни в программе «Народной воли», ни в ее деятельности террор не занимал главного места — просто он был на виду. Осуществляли его только члены и ближайшие агенты Исполнительного комитета партии и несколько сменявших друг друга техников, метальщиков, наблюдателей, которые известны нам поименно. Зато во стократ большие силы «Народной воли» под руководством того же Исполнительного комитета вели разностороннюю нетеррористическую пропагандистскую, агитационную, организаторскую деятельность во всех слоях населения, включая национальные окраины. В. И. Ленин усматривал «великую историческую заслугу» народовольцев именно в том, что «они постарались привлечь к своей организации всех недовольных и направить эту организацию на решительную борьбу с самодержавием».

Борьба «Народной воли» с царизмом, которую Ф. Энгельс оценил как «нож деятелей, приставленный к горлу правительства», была — не сама по себе, конечно, а как мобилизующая и ударная сила общенационального демократического натиска, — решающим фактором второй революционной ситуации в России 1879-1881 гг. «Благодаря этой борьбе и только благодаря ей, — подчеркивал В. И. Ленин, — положение дел еще раз (после 1861 г. — Н. Т.) изменилось, правительство еще раз вынуждено было пойти на уступки». Впервые за всю историю русского освободительного движения царизм был поставлен в столь кризисную ситуацию, что ему «приходилось уже подумывать о возможности капитуляции и об ее условиях». Если в 1859-1861 гг. он решал задачу «уступить и остаться», то теперь оказался перед вопросом «быть или не быть?»

Вторая революционная ситуация в России (как и первая) не переросла в революцию, но пошатнула самодержавно-полукрепостнические устои. Расхожий поныне тезис, сочиненный еще кадетами, о том, что «своей деятельностью народовольцы подготовили только реакцию», не имеет под собой ничего, кроме логики чисто хронологического порядка событий. По этой логике вредна и революция 1905-1907 гг., ибо после нее тоже наступила реакция.

Диалектика истории такова, что революционное народничество, которое именно в годы «Народной воли» заслужило как в России, так и за рубежом наибольшее признание, оказалось в тупике. Самый переход от народничества к марксизму в России был не простым актом отрицания старого новым, а преодолением противоречий, накопленных в старой, народнической доктрине. Главным из них стало противоречие между социализмом и политической борьбой. Выдвинув политическую борьбу во главу угла революционной практики, «Народная воля», бывшая следствием и венцом развития народничества, вступила в разлад с собственной доктриной, ибо в народнических рамках оптимально соотнести социализм и политическую борьбу было нельзя. В теории народовольцы исповедовали социализм с крестьянством в роли решающей революционной силы, а на практике вели политическую борьбу силами интеллигенции и части рабочих в стороне от крестьянства, равнодушного и к социализму, и к политике. Теория звала их поднимать крестьян на социалистическую революцию, а практика заставляла сосредоточиться на политической борьбе с правительством, ибо оно мешало им подступиться к крестьянам. Но политическая борьба без участия широких масс не приносила успеха и — как явное, хотя и продиктованное жизнью, несоответствие с доктриной — представлялась народовольцам, по выражению Г. В. Плеханова, «насмешкой жизни над бессилием мысли». Требовалась новая доктрина, которая согласовала бы теорию с практикой, указала бы силу, равно заинтересованную и в социализме, и в политической борьбе, способную взять политическую власть и перестроить общество на социалистических началах. Словом, у русских революционеров появилась «интеллектуальная потребность в марксизме».

Эта потребность не могла возникнуть ранее 1882-1883 гг., ибо в условиях революционной ситуации 1879-1881 и отчасти 1882 гг. народничество оставалось знаменем движения, развивавшегося еще по восходящей линии, а до тех пор, пока не была исчерпана революционная ситуация, казались неисчерпанными и возможности народничества как революционной идеологии. Народничество не могло до конца обнаружить свою слабость, прежде чем был отбит революционный натиск 1879-1881 гг., который рос под народническим знаменем. С другой стороны, марксизм не мог распространиться раньше, чем были созданы необходимые для этого предпосылки. В начале 80-х гг. одно совпало с другим: вторая революционная ситуация была исчерпана в то время, когда оказались налицо материальные и духовные предпосылки для распространения марксизма.

Определить столь ясный для нас теперь момент этого совпадения тогда было крайне трудно. Народники и после 1881 г. долго преобладали в русском освободительном движении. По данным неопубликованного исследования И. И. Ракитниковой, только за 1882-1883 гг. были раскрыты жандармами 78 народовольческих кружков в 100 населенных пунктах страны. Социал-демократических групп до конца 1883 г. в России не было вообще. Г. В. Плеханов проявил не только исключительный теоретический глазомер, но и большое мужество, когда он, едва ли не «один в поле воин», дал бой подавляющим силам народников, опроверг коренные основы их теории и тактики и объявил народничество пройденным этапом.

Группа «Освобождение труда» поставила перед собой две главные задачи: 1) перевод на русский язык трудов К. Маркса и Ф. Энгельса для распространения в России идей научного социализма; 2) критика народничества и разработка проблем русской общественной жизни с точки зрения марксизма. Первую задачу сам Плеханов начал решать еще до возникновения группы: в 1882 г. он перевел «Манифест Коммунистической партии». Помогли ему в решении этой задачи другие члены группы «Освобождение труда».

Естественно, для перевода на русский язык выбирались важнейшие труды К. Маркса и Ф. Энгельса, наиболее актуальные для борьбы с народничеством. Так, Л. Г. Дейч уже в 1883 г. перевел «Наемный труд и капитал» Маркса, а В. И. Засулич — брошюру Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке», особо важную для революционной России, которая именно тогда поднималась от утопического социализма к научному. «Ваш перевод моей брошю­ры, — написал об этом переводчице Энгельс, — я нахожу превосходным». Столь же успешно Засулич перевела еще ряд трудов Энгельса и «Нищету философии» Маркса. В 1894 г. Энгельс предоставил ей право на русский перевод всех своих сочинений.

Труды Маркса и Энгельса в переводах членов группы распространялись по России и помогали русским революционерам переходить от народничества к марксизму. Но еще важнее и труднее была задача критики народничества и осмысления русской общественной жизни с позиций марксизма. Без этого перевод и распространение марксистских трудов теряли смысл, как это было в 70-е годы. Однако эту задачу группа ни при каких условиях не смогла бы решить так скоро и убедительно без Плеханова. Он сделал для этого гораздо больше, чем все остальные члены группы, вместе взятые.

Первая же марксистская работа Плеханова «Социализм и политическая борьба» (октябрь 1883 г.) указала русским революционерам выход из народнического тупика. Плеханов здесь впервые обосновал применимость марксизма к России, что само по себе было научным подвигом, ибо речь шла о крестьянской стране. В противовес утопическим догмам народничества, он научно доказывал, что, во-первых, главная сила русского революционного движения — не крестьянство, а пролетариат; во-вторых, на очереди в России — не социалистическая, а буржуазно-демократическая революция, которая явится прологом социалистической; в-третьих, путь к социализму лежит не через "захват власти” партией заговорщиков-интеллигентов, а через диктатуру пролетариата.

Эпиграфом к своей книге Плеханов взял тезис Маркса «Всякая классовая борьба есть борьба политическая». Развивая этот тезис, он утверждал, что для победы революции в России необходимо слияние социализма и политической борьбы в классовой борьбе пролетариата, т. е. уже проводил мысль, которую позднее афористически выразит В. И. Ленин: «Социал-демократия без политической борьбы — это река без воды».

Книга Плеханова «Социализм и политическая борьба» произвела в России впечатление идейного переворота. Подобно тому, как «первым profession de foi всемирного социализма» был «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, она представила собой «первое profession de foi русского социал-демократизма». Народники встретили ее в штыки, но, прежде чем они успели подготовиться к надлежащему отпору, Плеханов выступил с новой, еще более капитальной работой — «Наши разногласия» (январь 1885 г.).

Если в первой книге Плеханов опроверг тактические основы народничества, то в «Наших разногласиях» он ударил по его идейным корням — основополагающим представлениям народников о возможности для России миновать капитализм. Плеханов первым дал марксистский анализ экономики России, доказав с фактами в руках, что страна уже твердо и необратимо встала на путь капитализма. Так он подорвал самый фундамент, на котором строилась народническая доктрина. Силой фактов и логики он убеждал в том, что поток русского капитализма «уже нельзя остановить, еще менее можно его высушить”, но русские революционеры могут и должны "воспользоваться, в интересах революции и трудящегося населения, совершающимся в России социально-экономическим  переворотом».

Таким образом, переход от народничества к марксизму означал в представлении Плеханова развитие русского социализма от утопии к науке. Однако русские социал-демократы, стремясь форсировать этот процесс, так его утрировали, что Н. А. Бердяев был вправе заключить: после краха народничества им понадобился новый революционный миф — «и миф о народе был заменен мифом о пролетариате».

Вторая книга Плеханова усилила резонанс, вызванный его первой книгой и с тех пор не затихавший. К середине 80-х гг. авторитет "Народной воли” был еще настолько велик, что большинство русских революционеров восприняло гениальный прогноз Плеханова как «измену заветам отцов», «оскорбление святыни» и даже «плевок в кровь, пролитую героями».

Социал-демократия на русской почве казалась вначале скороспелой и малоавторитетной. Первых русских марксистов иронически звали «марксятами», между тем как народники слыли внушительно «марксоедами». Дело даже не столько в том, что «Народная воля» была окружена таким ореолом и обаянием, какого русские марксисты не имели. Важнее было другое. Наряду с новыми, капиталистическими чертами, которым соответствовала пролетарская идеология, в России сохранялось многое от старых, докапиталистических отношений: хозяйственная отсталость страны, политическая инертность буржуазии. Поэтому народнические идеи, в значительной мере адекватные тем, старым условиям, оказались чрезвычайно живучими.

Плеханов же не учел всей глубины воздействия докапиталистических явлений на расстановку классов при капитализме, не разглядел за растущим антагонизмом между пролетариатом и буржуазией последствий старого, вовсе не отмиравшего, а напротив, обострившегося антагонизма между крестьянством и помещиками. Поэтому он допустил ошибки в понимании движущих сил грядущей революции. С одной стороны, в противовес народнической идеализации мужика, Плеханов преувеличил крестьянскую отсталость, косность, посчитав даже, что «именно в политическом безразличии и умственной отсталости крестьянства» заключается «главнейшая опора абсолютизма». С другой стороны, он переоценил революционность буржуазии, именно ее признав единственно возможным союзником пролетариата в демократической революции: «Кроме буржуазии и пролетариата, мы не видим других общественных сил, на которые могли бы у нас опираться оппозиционные или революционные комбинации».

Несмотря на отдельные ошибки, Плеханов пропагандировал марксизм очень веско. Его книги научно опровергали народников и вооружали социал-демократов, помогали самоопределиться тем, кто плутал, как тогда говорили, «между Сциллой народничества и Харибдой марксизма». Члены марксистской группы Д. Н. Благоева называли «Наши разногласия» «радикальным средством», которое способствует «прочищению тумана в головах». Известная народоволка С. М. Гинсбург в 1887 г. писала П. Л. Лаврову, что «Нашими разногласиями» «наводнена теперь Россия» и что она лично видела людей, разбитых его (Плеханова — Н. Т.) теориями».

3. Деятельность группы «Освобождение труда»

С каждым годом все больше русских революционеров, из которых многие начинали революционно мыслить, как народовольцы, рвали с народничеством и, в немалой степени благодаря Плеханову и его группе, становились социал-демократами. С середины 80-х гг. марксизм стал особым и потенциально главным течением русской общественной мысли. В 1885 г., когда появились «Наши разногласия» Плеханова, можно было говорить уже о начале идейного разгрома народничества.

Основав русскую социал-демократию и возглавив ее, группа «Освобождение труда» сочла своим долгом разработать первую в России социал-демократическую программу. Автором обоих ее проектов был Плеханов. Осенью 1883 г. он уже написал первый проект под названием Программа социал-демократической группы «Освобождение труда». Социал-демократический в принципе, проект содержал и уступки народничеству (например, признание необходимости террористической борьбы против царизма) как дань времени, над которым еще довлел ореол «Народной воли». Через два года, получив из России замечания к проекту, а главное, увидев, что русская социал-демократия зреет, набирается сил, Плеханов написал второй проект, уже безоговорочно противостоявший народничеству — пункт о терроре был из него изъят.

Второй вариант Плеханов назвал Проектом программы русских социал-демократов, а не только группы «Освобождение труда». Он и был принят фактически всеми социал-демократами, действовавшими в России. Хотя в проекте 1885 г. тоже были отдельные слабости (теперь уже антинароднического толка: например, принижение роли крестьянства), в целом он стоял вполне на уровне современной социал-демократической теории и четко формулировал задачи молодых марксистов в России, включая самую насущную: Русские социал-демократы считают первой и главнейшей своей обязанностью образование революционной рабочей партии.

Группа «Освобождение труда» не довольствовалась ролью идейного руководителя молодой русской социал-демократии. Преодолевая огромные трудности из-за недостатка людей, средств, связей, она вступала в деловые сношения с кружками социал-демократов Петербурга и других городов России, которые, со своей стороны, тянулись к ней. Почти все социал-демократические организации России 1883-1894 гг. либо поддерживали прямой контакт с группой (кружки Д. Н. Благоева, М. И. Бруснева, Н. Е. Федосеева), либо пользовались и руководствовались изданиями группы («Товарищество санкт-петербургских мастеровых» П. В. Точисского).

Тем временем группа утверждала свой авторитет и на международной арене. Неоценимую помощь оказал ей в этом Ф. Энгельс. Ходовая на Западе версия Н. А. Бердяева, С. Бэрона, Л. Шапиро и др. о том, что К. Маркс и Ф. Энгельс «были за народников», против русских марксистов, ошибочна. Маркс умер еще до того, как появились русские марксисты, а Энгельс, хотя и не спешил вначале приветствовать группу «Освобождение труда», зная о народническом прошлом ее деятелей и учитывая, что ранее уже называли себя марксистами социалисты мелкобуржуазного толка, поддержал группу, когда ее марксизм вполне определился. «Я горжусь, — написал он Вере Засулич 23 апреля 1885 г., — тем, что среди русской молодежи существует партия, которая искренне и без оговорок приняла великие экономические и исторические теории Маркса и решительно порвала со всеми анархистскими и несколько славянофильскими традициями своих предшественников. И сам Маркс был бы так же горд этим, если бы прожил немного дольше».

Понимая, сколь значим переход революционной России от народничества к марксизму для судеб социализма во всем мире, Энгельс заботился о международном признании первых русских марксистов. По его рекомендации Плеханов был приглашен на учредительный конгресс II Интернационала в Париже (1889 г.), где произнес знаменательную речь, предсказав, что революционное движение в России восторжествует только как рабочее движение или же никогда не восторжествует! Отныне группа Плеханова становится признанным отрядом международной социал-демократии. Из пяти первых конгрессов II Интернационала Плеханов не участвовал только в одном — Брюссельском 1891 г. К середине 90-х гг. он стал уже одним из лидеров II Интернационала.

Разумеется, нельзя переоценивать ни свершений, ни возможностей группы «Освобождение труда» до середины 90-х годов. То было время утробного развития русской социал-демократии, когда она существовала без рабочего движения. Лишь со времени знаменитых петербургских стачек 1895-1896 гг. начинается в России массовое рабочее движение и стало возможным соединение с ним окрепшей социал-демократии. Таким образом, освободительная борьба вступила с 1895 г. в новый этап — пролетарский.

Переломный для русского освободительного движения вообще, 1895 год стал таковым и для группы «Освобождение труда». В тот год впервые встретились зачинатель дела пролетарской революции в России и его завершитель — Г. В. Плеханов и В. И. Ленин.

Ленин приехал в Женеву весной 1895 г. от имени социал-демократических групп Петербурга для переговоров с группой «Освобождение труд