Анна Ахматова сама не была непосредственной жертвой репрессий второй половины 30-х годов: Однако ее сын и муж неоднократно арестовывались и провели долгие годы в тюрьмах и лагерях (супруг Ахматовой там погиб). Эти страшные годы Ахматова запечатлела в «Реквиеме». Поэма - это действительно реквием по погибшим в волнах сталинского террора. Поэтесса предваряет ее прозаическим вступлением, где вспоминает о долгом стоянии в ленинградских тюремных очередях. Там одна из женщин «спросила меня на ухо (там все говорили шепотом): — А это вы можете описать? И я сказала: — Могу. 
    Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом». 
    Исполнением этого обещания и стал «Реквием». Ахматова посвятила поэму «невольным подругам» «двух моих осатанелых лет» хождения с тюремными передачами. Там описано, по определению Ахматовой, «апокалиптическое время», 
    ... Когда улыбался 
    Только мертвый, спокойствию рад. 
    И ненужным привеском болтался 
    Возле тюрем своих Ленинград. 
    В ту пору «шли уже осужденных полки» 
    И безвинная корчилась Русь 
    Под кровавыми сапогами 
    И под шинами черных марусь. 
    Поэтесса ощущала свою кровную связь с сотнями, тысячами, миллионами тех, кто провожал «осужденных полки» не только тогда, в 30-х, но и на протяжении всей русской истории, в которой был избыток, если применить выражение Осипа Мандельштама, «казнелюбивых владык»: 
    Буду я,как стрелецкие женки, 
    Под кремлевскими башнями выть. 
    Ахматова дает собственный портрет той поры: 
    Видит желтый месяц тень. 
    Эта женщина больна, 
    Эта женщина одна, 
    Муж в могиле,сын в тюрьме, 
     Помолитесь обо мне. 
    Она не отличалась от безымянной женщины из тюремной очереди, у которой некогда было лицо, а осталась одна тень. Страдания поэтесса разделяла со всем народом: 
    Узнала я,как опадают лица, 
     Как из-под век выглядывает страх, 
    Как клинописи жесткие страницы 
     Страдание выводит на щеках, 
    Как локоны из пепельных и черных 
    Серебряными делаются вдруг, 
    Улыбка вянет на губах покорных, 
     И в сухоньком смешке дрожит испуг. 
     И я молюсь не о себе одной, 
    А обо всех,кто там стоял со мною 
    И в лютый холод, и в июльский зной 
    Под красною ослепшею стеною. 
    Плач о невинно томящемся в заточении сыне сливается с плачем тысяч других матерей: 
    Хотелось бы всех поименно назвать, 
    Да отняли список,и негде узнать. 
    Для них соткала я широкий покров 
    Из бедных,у них же подслушанных слов. 
    О них вспоминаю всегда и везде, 
    О них не забуду и в новой беде, 
    И если зажмут мой измученный рот, 
    Которым кричит стомильонный народ, 
    Пусть так же они поминают меня 
    В канун моего погребального дня. 
    Ахматова справедливо считала, что ее поэма — это голос всего народа, страдающего от сталинского деспотизма. Поэтесса была выразителем боли и страданий огромной армии узников и их родных, и свой долг видела в том, чтобы их оценка действительности отлилась в бессмертном поэтическом слове. В эпилоге она дает согласие, чтобы ей воздвигли памятник, но только в одном месте — «где стояла я триста часов и где для меня не открыли засов». И своим «Реквиемом» Ахматова сама воздвигла лучший памятник бесчисленным жертвам сталинского террора.