Рождение человека нового типа в огне гражданской войны по произведению Бабеля «Конармия»
Рождение человека нового типа в огне гражданской войны по произведению Бабеля «Конармия»
На наших глазах в «Конармии»
безответный очкарик превращается в
солдата. Но душа его все равно не принимает
жестокий мир войны, ради каких бы светлых
идеалов она ни велась. В новелле
«Эскадронный Трунов» герой не дает
убивать пленных поляков, но не может он
убивать и в бою («После боя»). Акинфиев,
бывший повозочный Ревтрибунала, говорит:
«...виноватить я желаю кто
в драке путается, а патронов в наган не
залаживает.. атаку
шел, — закричал мне вдруг Акинфиев, и
судорога облетела его лицо, — ты шел и
патронов не залаживал... где тому причина?»
То, что не может понять Акинфиев, понятно
читателю: Лютов пуще всего на свете
боится убить человека и избегает всего,
что может к этому привести. Хотя и сам
может в любую минуту погибнуть. В трусости
его никто не упрекнет, но и это раздражает
бойцов: раздражает именно непонимание,
почему он так поступает. Собственно
говоря, мне не удивительно такое
непонимание: семьдесят процентов
населения России в то время не имело
маломальского образования, пребывало
в духовной одичалости, так что таких
психологических тонкостей и понимать
не желало. Герой Бабеля
переживает нравственный разлад. Рождение
нового человека идет болезненно и
медленно. Лютов, разделяя цели революции
и гражданской войны, не может принять
методы, которыми они достигаются. Вот
минуты таких раздирающих душу героя
переживаний: «Против луны... сидел я в
очках, с чирьями на шее и забинтованными
ногами. Смутными поэтическими мозгами
переваривал я борьбу классов... я болен,
мне, видно, конец пришел, и я устал жить
в вашей Конармии...» Но,
однако, рядом конармейцы ведут бой во
имя жизни, и на знамени их нарисована
звезда и написано про Третий Интернационал
(«Смерть Долгушева»). Новелла эта — о
смерти, посмеявшейся над жизнью Афоньки
Биды. Истинный конармеец, он ежеминутно
жертвует жизнью с веселостью бессмертного
существа: «Обведенный нимбом заката, к
нам скакал Афонька Бида. — По малости
чешем, — закричал он весело. — Что у вас
тут за ярмарка?» Нимб
— явный знак бессмертия и святости,
ярмарка — замкнутый в самом себе мир
привычного веселья, ставшего своеобразным
ритуалом. Афонька — тот самый Афонька,
который в одной из следующих новелл «У
святого Валента» в оскверненном костеле
пытается «подобрать на органе марш», —
воспринимается рассказчиком Лютовым
в качестве святого какой-то новой веры.
Еще Пушкин сказал, что «упоение в бою»
— «бессмертья может быть залог». Если
так, то упоение Афоньки вполне
объяснимо. Однако
герой Бабеля не одинок: кучер Грищук,
оказывается, тоже думает и чувствует
так же, как Лютов. Жизнь для них
обессмысливается, если смерть подстерегает
человека повсюду: «Из-за могил выскочил
польский разъезд и, вскинув винтовки,
стал бить по нас. Грищук повернул. Тачанка
его вопила всеми четырьми своими
колесами. — Грищук! — крикнул я сквозь
свист и ветер. — Баловство, — ответил
он печально. — Пропадаем, — воскликнул
я, охваченный гибельным восторгом, —
пропадаем, отец! — Зачем бабы трудаются?
— ответил он еще печальнее. — Зачем
сватания, венчания, зачем кумы на свадьбах
гуляют...» Как видим,
«гибельный восторг» Лютова — не совсем
то же, что «упоение в бою». В итоге
рассказа различное отношение к смерти
навсегда развело героев по разным
полюсам. «Сегодня я потерял Афоньку,
первого моего друга», — горюет
Лютов. Характер
Афоньки, по-моему, заслуживает внимания
своей глубиной. Афонька — тип того
нового человека, который жертвенно
сгорел в пекле гражданской войны, а по
идее, такие люди должны были остаться
в живых и начать строить новую жизнь. В
душе Афоньки была нравственная сила
для будущего созидательного порыва.
Помню, как он, по необходимости принимавший
участие в убийстве пчел, сказал:
«...лишенные хлеба, мы саблями добывали
мед», то есть убийство для Афоньки не
было самоцелью. При других обстоятельствах
он бы, наверное, и мухи не обидел. «Нехай
пчела потерпит. И для нее, небось,
ковыряемся...» — рассуждает он далее.
Вот эта вера в необходимость революции
и войны, крови и смерти — для будущего
всего живущего, искренняя, делает
воистину бессмертными и Афоньку, и
таких, как он, конармейцев. Так
тонко и вместе с тем естественно Исаак
Эммануилович Бабель обозначил рождение
нового типа людей в огне гражданской
войны.