«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
«Поэзия заговоров и заклинаний» в творчестве Сологуба, Белого, Бальмонта
Все тайники моей души полны
Безмолвных слов, и снов, и воздыханья,
и слышно мне, как будто трепетанья
Проносятся, на крыльях тишины...
Н.
Арсеньев
Общая мистическая
атмосфера серебряного века оказала
влияние на творчество почти всех
поэтов-символистов. Особенно отмечу А.
Белого, К. Бальмонта и Ф. Сологуба.
На
квартире у Сологуба, как вспоминают его
современники, проходили очень интересные
литературные вечера, так сказать, с
мистическим уклоном. Хозяин читал там
своего «Мелкого беса» и начало «Навьих
чар». В «Навьих чарах» Сологуб предполагал
вывести Христа как светского господина.
Но до этого в романе дело не дошло.
Видимо, автор одумался. Значит, несмотря
на свою творческую раскованность,
Сологуб все Данный текст предназначен
только для частного использования -
2005 же не лишен был религиозного страха.
Он иногда даже как бы заискивал перед
Богом:
Я верю в творящего Бога,
В святые завесы небес, Я верю, что явлено
много Бездумному миру чудес. Но высшее
чудо на свете, Великий источник утех —
Блаженно-невинные дети, Их тихий и
радостный смех.
Известно, что
поэту вообще был приятен образ ребенка,
полуотстоящего от реальной жизни. В
одном из рассказов, как символ ужаса в
хаосе жизни, некий мальчик ненавидит
жизнь и смех, мечтает о звездах, где
живут звери и никто никогда не
смеется.
После смерти своей
сестры Сологуб ощутил вселенское
одиночество, у него наступил перелом в
творчестве. С этой поры его все стали
считать колдуном, ворожеем, ставленником
нечистой силы. Он действительно
забормотал, словно ворожей:
Смертерадостный
— называли его. Рыцарь смерти — называла
я.
Публично он признавался, что
полюбил ту, чье имя написано с большой
буквы, — Смерть.
Друзья-поэты
относились, в отличие от публики, к
Сологубу сочувственно. Они считали, что
он фокусничает:
Белей лилий лала
Была бела ты и ала.
Или:
Бевей
вивий, авее вава Быва бева ты и ава.
Но
фокусами здесь и не пахло. Сам Сологуб
очень серьезно относился к своим опытам.
Он подыскивал нежные слова для обозначения
смерти. Он рисовал сюжеты, в которых она
приходила к нему под окно и просила,
чтобы брат ее Сон открыл ей двери. Она
устала: «Я косила целый день...» Она
хотела накормить своих голодных
смертены-шей...
Все это очень
походит на заклинание Смерти.
Поэт
Бальмонт в своем мистическом мироощу*
щении был гораздо светлее. Ему нравилось
иметь дело с фольклорной стороной этого
поветрия тех лет. Вот его типичное
стихотворение на эту тему:
«Домовой»:
Неуловимым виденьем,
неотрицаемым взором,
Он таится
на плоскости стен,
Ночью в
хозяйских строениях бродит дозором,
Тайною
веет, и волю свевает,
Умы
забирает
В домовитый свой
плен...
Но концовка стихотворения
Бальмонта все равно сводится к просьбе
о защите от злых духов:
Между
стен развивается дымное зрелище
духа.
Что-то давит, — как будто
мертвец,
на минуту живой,
Ухватился
за горло живого и шепчет так глухо
О
тяготах земных. Отойди, отойди,
Домовой!
Мистический плащ
настойчиво примерял и Андрей Белый.
Сердце вещее радостно чует
Призрак близкой священной войны. Пусть
холодная вьюга бунтует — Мы храним ваши
белые сны... —
писал он в послании
другу-поэту С. Соловьеву.
Черты
ворожея и колдуна часто проступали на
его лице во время публичных выступлений.
Он, по воспоминаниям очевидцев, резко
вскакивал со стула и начинал исступленно
декламировать:
Золотому блеску
верил, А умер от солнечных стрел, Думой
века измерил, А жизнь прожить не
сумел.
Если для Сологуба мистика
была отдушиной в его вечном страхе перед
жизнью и смертью (его герой висел где-то
посередине), а для Бальмонта — заступницей,
то Андрей Белый выражал в мистике
незадачливость и одиночество своей
жизни. Кстати, игра в мистику, особенно
для талантливых поэтов, — опасная игра:
Белый наворожил себе смерть от солнечного
удара, Бальмонт — потрясающие муки
совести перед смертью, Сологуб —
дьявольски суровый и озлобленный
последний бал жизни.
Но для
читателей эта сторона творчества поэтов
серебряного века — увлекательное
чтение. А для литературных критиков —
еще одна возможность обозначить духовное
развитие этого русского ренессанса.