В целом его творчество более
соответствует тенденциям развития
русской поэзии 30-х годов, чем 20-х, хотя
Баратынский участвовал в литературном
движении и предшествующего периода.
Белинский писал: «Лирический поэт нашего
времени более грустит и жалуется, нежели
восхищается и радуется, более спрашивает
и исследует, нежели безотчетно восхищается…
Мысль — вот предмет его вдохновения».
Эти слова определяют характер поэтической
оригинальности Баратынского, которая
как раз и заключалась в том, что он, по
точному определению Пушкина, мыслил в
своих стихах. Очень показательна в этом
отношении прямая полемика Баратынского
с Батюшковым и Жуковским. Их принцип
поэтической деятельности выражен в
афоризме: «Живи, как пишешь, и пиши, как
живешь». Для Баратынского этого уже
мало. В послании «Богдановичу» (1824) он
выдвигает свое понимание задачи, стоящей
перед ним: «Что мыслю, то пишу».
Баратынский
привлек внимание современников прежде
всего оригинальной разработкой жанра
элегии, которая отличалась у него
глубокой искренностью и психологизмом.
В самый субъективный вид поэзии он внес
большое философское содержание. Его
лирический герой полон сомнений,
неуверенности в себе. Это придает его
мироощущению трагический характер.
Анализ раздвоенности, внутренней
противоречивости натуры человека,
столкновения в его душе добра и зла в
первую очередь привлекает внимание
поэта. Он не столько описывает душевное
состояние героя, сколько стремится
объяснить его. Это же относится и к его
любовной лирике, в которой намечаются
драматические столкновения психологического
плана, как, например, в известном
«Разуверении» («Не искушай меня без
нужды…», 1821), положенном на музыку М. И.
Глинкой.
В лирике Баратынского
уже наметился тот «диалог» между героем
и героиней, который впоследствии будет
глубоко разработан Тютчевым. Несомненную
роль сыграл Баратынский и в развитии
русской романтической поэмы. Его первый
опыт в этом жанре («Эда») до некоторой
степени отличался от творческого опыта
Пушкина. Баратынский подчеркивал
обыденность происшествия, положенного
в основу сюжета его поэмы, простоту
характеров, отсутствие экзотики в
описаниях. Тем не менее полностью уйти
от романтических традиций и, в частности,
от традиций Пушкина ему не удалось.
Близость
литературных позиций Пушкина и
Баратынского выразилась в том, что оба
поэта в 1828 г. совместно выпустили книгу
«Две повести в стихах», куда вошли
пушкинская поэма «Граф Нулин» и «Бал»
Баратынского. Как в этой, так и в следующей
поэме «Цыганка» (раннее название —
«Наложница», 1831—-1832) Баратынский
переносит действие в московское
дворянское общество, критикуя его за
лицемерную мораль. Герои поэм — люди
бурных, неудержных страстей, которые в
конечном счете их и губят. Следует
отметить, что творческие открытия
Пушкина-реалиста, выразившиеся в «Евгении
Онегине», не были в полной мере восприняты
Баратынским. Его герои но столько
обусловлены средою, сколько противопоставлены
ей. В этих поэмах Баратынский следовал
общим принципам романтического искусства.
Бытовые детали (и даже
натуралистические подробности),
встречающиеся в поэмах, не свидетельствуют
о реалистических тенденциях в его
творчестве. Романтики могли обращаться
и к изображению быта, но он воспринимался
как нечто низкое, противостоящее героям,
никак не объясняя и не определяя их
характеров. Это был всего лишь контрастный
фон. Не случайно сам Баратынский назвал
«Цыганку» («Наложницу») «поэмой
ультраромантической». Однако- пристальный
интерес автора к сложной, внутренне
противоречивой психологии его героев,
раскрытие двойственности человеческих
чувств, диалектической борьбы «добра»
и «зла» в их характерах намечают пути
к психологическому реализму.
В
30-е годы усиливаются философские мотивы
в лирике Баратынского, что сближало его
с творчеством поэтов-«любомудров».
Немецкий философ Шеллинг, на которого
постоянно ориентировались «любомудры»,
выдвигал положение о единстве мира, о
родстве жизни человека и природы. Этими
идеями был увлечен и поздний Баратынский,
что отчетливо выразилось в его известном
стихотворении «На смерть Гете» (1832):
*
«Была ему звездная книга ясна,
* И
с ним говорила морская волна».
Романтики
не просто приобщались к природе, они
стремились как бы «слиться» с нею,
погрузиться в ее внутреннюю жизнь.
Баратынский одним из первых передавал
в своих стихах ощущение таинственной
связи человеческой души с природою. Его
описание водопада, например, явно
отталкивается от знаменитого стихотворения
Державина «Водопад». Державин восхищен
блеском, сверканием водопада, он
сравнивает его с алмазной горой, жемчугом.
серебром. Баратынский же, отказываясь
от ярких, живописных, красочных сравнений
и эпитетов, прежде всего вслушивается
в тайную речь шумящего потока:
*
Как очарованный стою
* Над дымной
бездною твоею
* И, мнится, сердцем
разумею
* Речь безглагольную
твою…
* («Шуми, шуми с крутой
вершины…», 1827)
Для характеристики
миропонимания Баратынского 30-х годов
очень важно его стихотворение «Последний
поэт» («Век шествует своим путем
железным…», 1835), в котором отчетливо
выражено типичное для поэта-романтика
неприятие идей просвещения: они ведут
к промышленному прогрессу, но убивают
духовность и поэзию, разрушают
гармоническую цельность человека.
Стихотворение это вызвало резкую критику
Белинского, который считал, что Баратынский
не понял требований своего времени и
тем самым защищал консервативные идеи.
Необходимо учитывать все же, что
Баратынский одним из первых затронул
вопрос о противоречии между прогрессом
цивилизации и духовным обнищанием
человека при капитализме. В этом конфликте
поэт почувствовал трагическую сторону,
придя к выводу о ненужности поэзии для
поколений, которые «.промышленным
заботам преданы…» . Образ железного
века использовал еще Батюшков в «Видении
на берегах Леты» (1809), но он еще не придавал
ему обобщенно-философского звучания.
Трагические же предчувствия Баратынского
о судьбах искусства, культуры, его мысли
о положении поэзии в «железном» мире
будут подхвачены другими русскими
поэтами XIX—XX веков.
В 1828 г. Баратынский написал
прекрасное стихотворение:
* Мой
дар убог, и голос мой не громок,
*
Но я живу, и на земле мое
* Кому-нибудь
любезно бытие:
* Его найдет далекий
мои потомок
* В моих стихах; как
знать душа моя
* Окажется с душой
его в сношеньи,
* И как нашел я друга
в поколенья,
* Читателя найду в
потомстве я.
Предчувствие не
обмануло поэта. Творчество Баратынского
является одной из ярких страниц в истории
русской поэзии. По словам Белинского,
«из всех русских поэтов, появившихся
вместе с Пушкиным, первое место, бесспорно,
принадлежит Баратынскому. Идеи и образы
Баратынского, его творческий опыт не
прошли бесследно даже для Пушкина,
который высоко ценил талант своего
современника, и для поэтов последующих
поколений — Лермонтова, Тютчева, Блока,
Брюсова, а в советский период — Н.
Заболоцкого, Л. Мартынова, Е. Винокурова
и др.