"Блока я считаю не только величайшим поэтом первой четверти двадцатого века, но и человеком-эпохой, т.е. самым характерным представителем своего времени..." — писала Анна Ахматова. 
    Александр Блок был мечтательным человеком. Но мечта его всегда воплощалась в звонкие, немеркнущие строки. Как и жизнь, разнообразно изображенная всем поэтическим творчеством поэта:

    О, весна! без конца и без краю — 
    Без конца и без краю мечта! ; 
    Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! 
    И приветствую звоном щита!

    Он сумел увидеть в России и тютчевскую тайну, и некрасовскую убогую деревенскую Русь, и летящую вдаль гоголевскую птицу-тройку. Но, пожалуй, ни у одного из писателей патриотическая тема так полно не сомкнулась с любовной, интимной лирикой, как у Блока. Нетрадиционным стал блоковский образ родины-невесты, жены, Прекрасной Дамы, Вечной Женственности. Не как мать любит Блок Россию, а как возлюбленную. Но ее облик постоянно меняется. Прекрасная Дама оборачивается то Незнакомкой, то проституткой, являя собой новые и новые лики России. Часто она олицетворяется музой:

    Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда. 
    Мудрено про тебя говорят: 
    Для иных ты — и Муза, и чудо. 
    Для меня ты — мученье и ад.

    Блок мысленно сопровождает своих героев, вместе с ними проделывая их нелегкий путь. Его рассказчик "влит" в повествование, его голос — такое же выражение эпохи, как и остальные равноправные голоса поэмы. Так, многоголосие "Двенадцати" — это воспроизведение многоголосия "переворотившейся" эпохи. Контрастность и пестрота поэмы отражают социальную контрастность эпохи. Позиция автора проявляется не в отдельных репликах или призывах, а в построении общей "судьбы" двенадцати, в характере того пути, который проделывают они на страницах поэмы. 
    Из хаоса рождается гармония. Этот образ Христа — антитеза псу-волку, как символу зла и старого мира, образ, воплотивший в себе идеал добра и справедливости. Христос как бы приподнят над бытом и над событиями. Он — воплощение гармонии и простоты, о которой подсознательно тоскуют герои Блока. В финале поэмы все укрупнено, имеет откровенно условный характер. Это и слитный образ "двенадцати", и возникающие вновь образы буржуа и голодного пса, и венчающий поэму образ Христа. Здесь нет имен, все реплики состоят из самых общих слов или риторических вопросов. Призрачность идущего во главе двенадцати апостолов Христа диссоциирует с державным шагом революции. В разные годы литературоведы трактовали смысл поэмы с диаметрально противоположных точек зрения — от приветствия новой революционной России, "идущей державным шагом", до полного отрицания революции как бунта кучки головорезов. 
    Трудно сказать, принял ли Блок революцию, что бы ни писали об этом многочисленные критики с партбилетом у сердца. Важно другое — он принимал жизнь, приветствовал ее звоном щита.

    Принимаю пустынные веси! 
    И колодцы земных городов! 
    Осветленный простор поднебесий 
    И томления рабьих трудов! 
    И встречаю тебя у порога — 
    С буйным ветром в змеиных кудрях, 
    С неразгаданным именем бога 
    На холодных и сжатых губах...

    Кстати, у Блока даже в щит воина, готовящегося к битве, вместо нерукотворного Спаса вписан образ "светлой жены":

    И когда, наутро, тучей черной 
    Двинулась орда, 
    Был в щите 
    Твой лик нерукотворный 
    Светел навсегда.

    Но в лирике поэта его возлюбленная — жизнь — принимает и другие черты:

    Перед этой враждующей встречей 
    Никогда я не брошу щита... 
    Никогда не откроешь ты плечи... 
    Но над нами — хмельная мечта!

    И смотрю, и вражду измеряю, 
    Ненавидя, кляня и любя: 
    За мученья, за гибель — я знаю — 
     Все равно: принимаю тебя!