Дар драматического писателя
— из самых редких в литературном ремесле.
Форма драмы ставит немало стеснительных
условий. Надобны особый драматический
слух, подобный музыкальному, и чутье,
чтобы не просто переводить литературную
речь в диалоги, но чтобы она лилась
сверкающим, напористым потоком. Да еще
необходимо уметь привести на сцену
героя, столкнуть его с другими и вовремя
увести, чтобы актер не переминался
праздно на подмостках, — иначе заскучает
зрительный зал. И мало ли еще что надо!
Но главное, чтобы пьеса дышала жизнью
— подлинной, узнаваемой.
Всеми
этими дарами "милостью Божьей” был
награжден замечательный драматург А.
Вампилов.
Уже в первой
большой пьесе "Прощание в июне”
собственная тема Вампилова слышна как
предвестие. Она еще не набрала силы,
только прорезывается сквозь сюжет
"студенческой комедии”, то слишком
замысловатой, то чересчур простенькой,
в стиле факультетского капустника. Тут
еще много эффектных положений, они
набросаны щедро и неразборчиво.
Расстроившаяся свадьба, несостоявшаяся
дуэль, герой, отбывающий пятнадцать
суток на принудительных работах...
Автор
еще не вполне верит, что может удержать
наше внимание очерком характера. А
характер уже представлен, своя тема
заявлена судьбой молодого
Колесова.
Талантливый
студент — любимец курса, дерзкий и
находчивый с девушками, бесшабашный
озорник, д'Артаньян, сорвиголова... Не
лезет в карман за словом, очаровывает
на ходу случайную незнакомку на автобусной
остановке, является на свадьбу друзей
через окно и не теряется, когда его гонят
из института: пристраивается садовником
на даче у гражданина Золотуева.
Этот
Золотуев будто бы совсем вводное
комическое лицо,
но
в замысле пьесы важнейшее. Нарушая все
законы жанра, он произносит монолог на
три страницы, не перебиваемый хотя бы
ради сценического правдоподобия
репликами собеседника вроде: "Ну а
дальше?”, "Вот так история!”, "Ну и
ну!” Монолог этот — о беде старого
взяточника, нарвавшегося на честного
человека. Он все никак поверить не может,
чтобы тот взяток не брал, — все берут,
важно не промахнуться в предложенной
цене. Золотуев обижается, негодует на
его показную честность и, даже отсидев
положенный срок, уверен, что сидел
понапрасну: значит, мало давал.
Но
при чем тут пенсионер Золотуев, когда
нас интересует залихватски смелый,
честный и обаятельный парень Колосов?
В Колесове кипение сил молодых, неопасное
озорство, но вообще-то он отличный малый
и, когда его вышибают из института,
большинство ребят на его стороне.
Беда
приходит к молодому герою с другого
бока: когда надо делать первый нешуточный
жизненный выбор. Тут уж не кровушка по
жилкам переливается, дело серьезное:
институт или любовь?
Так
случилось, что герой Вампилова покорил
сердце Тани, дочери ректора института,
а это совсем не по душе ее отцу. Вот когда
мораль Золотуева, с презрением и насмешкой
отвергнутая, оказывается все же проблемой.
А что, ведь и правда, с жизнью не поспоришь.
Это в книжках хорошо читать и в кино
видеть. А тут сам реши, и для каждого
этот однажды возникший перед ним выбор
во сто крат труднее, чем кажется в теории
и издали. Посмеявшись над Золотуевым,
Колесов сам не замечает, как переходит
в его веру: все продается и покупается,
важна цена и цель. Бросить любимую
девушку, как требует ее отец, и тяжело
и подловато. Но если диплом горит? Если
судьба на кону? Колесову было присуще
все, что свойственно хорошему, честному
юноше: рядом с восторженностью и поперек
ей — скептическая поза, рядом с романтикой
души недоверие к фразе, воспитательному
нажиму, нравственным прописям, которыми
вечно надоедают старшие. Отсюда, наверное,
озорство, молодечество. Отсюда и
демонстративная практичность, показной
рационализм, немного смешной и еще
безвинный в юном возрасте, но незаметно,
как у Колесова, оправдывающий первые
сделки с совестью.
Для
любого из нас настает момент, когда из
тихой гавани семьи, дома, школы ты
выплываешь в открытое море жизни и
где-то встречает тебя неизбежно первое
испытание совести, первый рубеж, перейдя
который ты, случается, уже другой человек.
Эта минута, этот критический миг и
интересует более всего Вампилова.
Проблемы
же, поднятые драматургом в пьесе, и
сейчас, более чем через двадцать лет, к
сожалению, актуальны.