Непостижимо, откуда он, молодой, так много и так точно знал про нас про всех? Про войну — хотя сам не воевал. Про тюрьмы и лагеря — хотя сам не сидел. Про деревню — хотя сам коренной горожанин (дом на Первой Мещанской, в конце...). Откуда эта щемящая достоверность? Никакая тут не стилизация: он о родном, о своем поет:

    Как во смутной волости, 
    Лютой злой губернии, 
    Выпадали молодцу 
    Все шипы да тернии. 
    Он обиды зачерпнул, зачерпнул 
    Полные пригоршни, 
    Ну а горе, что хлебнем, — 
    Не бывает горше. 
    Пей отраву, хочь залейся! 
    Благо денег не берут. 
    Сколь веревочка ни вейся — 
    Все равно совьешься в кнут.

    Как успел он прожить столько жизней? И каких! И как невероятно много может сделать один-единственный человек. 
    В январе 1980 года он записывался для "Кинопанорамы”. Пел "Мы вращаем Землю”. Первая попытка — неудача. Вторая, третья, четвертая — тоже... Лишь пятая его немного удовлетворила. Вот уж кто не берег, не щадил себя, чтобы отыскать, открыть и пропеть правду, чтобы так сблизить совсем разные, далекие поколения. 
    Почти каждую свою песню он пел на последнем пределе сил человеческих. А сколько у него таких песен и сколько раз он так их пел? Какими трудами, нервами, кровью они создавались? 
    Его способность самоотдачи феноменальна. Чтобы так много отдавать, надо это иметь, но надо иметь и удивительную способность слушать, брать, видеть, впитывать — везде, всегда, от всех. 
    Слушая его, я, в сущности, впервые понял, что знаменитый древнегреческий Орфей, играющий на струнах собственного сердца, — никакая это не выдумка красивая, а чистая правда. 
    В его песнях ощущаешь, будто он сам все время прислушивается, боясь пропустить чей-то сигнал бедствия. Это он сам мчится кому-то на помощь, боясь опоздать. Это он сам справляет виноватые поминки по павшим, боясь кого-нибудь из них позабыть, не понять...

    Спасите наши души! 
     Мы бредим от удушья. 
     Спасите наши души! 
    Спешите к нам! 
    Услышьте нас на суше — 
    Наш SOS все глуше, глуше, 
     И ужас режет души 
    Напополам...

    Он бьет в набат, будит память, совесть. У каждого человека — свой голос, своя песня, но как мало мы знаем об этом, как поздно, банально, бессильно спохватываемся. В этом-то и состоит, быть может, самая первичная трагедия всех трагедий:

    Кто-то высмотрел плод, что неспел, 
    Потрусили за ствол — он упал. 
    Вот вам песня о том, что не спел 
    И что голос имел — не узнал. 
    Может, были с судьбой нелады, 
    И со случаем плохи дела, 
    А тугая струна на лады 
    С незаметным изъяном легла.

    Он начал робко — с Ноты "до”, 
    Но не допел ее, не до... 
    Не дозвучал его аккорд 
    И никого не вдохновил. 
    Собака лаяла, а кот 
    Мышей ловил, мышей ловил. 
    Смешно, не правда ли, — смешно? 
    А он шутил — не дошутил, 
    Недораспробовал вино, 
    И даже недопригубил.

    Он как бы предчувствовал и почти досконально знал свою судьбу — будто сам загадал и сам же отгадал. А может быть, и так — сам ее делал, а потому и знал? Ведь его песни — это какая-то неистовая гонка, гонка и от гибели своей — и прямо навстречу ей.

    Рвусь из сил — и из всех сухожилий, 
    Но сегодня — опять как вчера: 
    Обложили меня, обложили — 
    Гонят весело на номера!

    Он не вышел ни званьем, ни ростом, 
    Не за славу, не за плату — 
    На свой, необычный манер 
    Он по жизни шагал над помостом — 
    По канату, по канату, 
    Натянутому, как нерв.

    В одном из интервью на вопрос: "Что бы ты подарил любимому человеку, если бы был всемогущ?” — Владимир Высоцкий ответил: "Еще одну жизнь”. 
    Этот его ответ стал пророческим для него самого. Своим даром он как бы обрел вторую жизнь после физической смерти. Его песни всегда будут звучать в кругу людей, которым дорога честь, справедливость и для которых главное в жизни — любовь к отечеству.