Взгляды «практичного человека»
Чичикова передают прозаическую логику
жизни. Но эта пошлая позиция постоянно
опровергается авторским взглядом,
возвышающимся до поэтической сущности
жизни.
Авторский
взгляд в «Мертвых душах» постоянно
вступает в полемику не только
представителями Чичикова, но и с нашим
отношением к жизни и литературе. Начиная
со второй главы с ее иронией по отношению
к нам , автор ведет постоянную борьбу
за утверждение программы реалистического
искусства и взыскательного, благородного
подхода к жизни.
Гоголь, как и Лермонтов в «Герое нашего
времени», хочет сказать в своей книге
«горькую правду», вывести людей из
забвения, в которой «спит ум». Это
совпадение позиций Гоголя и Лермонтова
продиктовано сознанием того, что дороги
человечества к истине не прямы и
современное поколение, которое «смеется
над неразумием своих предков», может
быть, «самонадеянно, гордо начинает ряд
новых заблуждений, над которыми также
посмеются потомки».
Лирическое отступление в десятой главе
«Мертвых душ» во многом совпадают по
звучанию с «Думой» Лермонтова. Однако
Лермонтов в своем романе обращался к
человеку, способному подняться на
«горные вершины» духа, Гоголь же делает
героем современной эпохи «подлеца», и
уже в этом сказывается представление
Гоголя о низменности, приземленности
современной ему жизни. Для героев
Лермонтова существуют поэтические
начала жизни, в них живет готовность к
подвигу и потребность в любви, их мучит
будничность, им доступна красота мира,
они наделены волей к борьбе. Гоголь
считает, что быт заслонил от современного
ему человека великие вопросы, что
«тысяча… мелочей…кажутся только тогда
мелочами, когда внесены в книгу, а
покамест обращаются в свете, почитаются
за весьма важные дела».
Гоголь видит в себе «историка предлагаемых
событий». О «тане мелочей», о ничтожных
людях и нелепых событиях Гоголь пишет
обстоятельно, так как именно «дрязг
жизни», с точки зрения писателя, заполняет
бытие современного человека. При этом
писатель умеет посмотреть на привычное
потрясенным взглядом и увидеть в
обыденном чудовищное. Потрясение вызвано
возвышенностью идеалов, резким диссонансом
мечты и действительности.
Чичиков не замечает грубости жизни.
Слыша в толпе подгулявших чиновников:
«Врешь, пьяница», «Ты не дерись, невежа!»,
- герой не обратит на это никакого
внимания.
Автор
«Мертвых душ» уже не романтический
юноша, не герой «Невского проспекта».
Но искусство вечно несет в себе эту
юношескую потрясенность при встрече
со злом, это юношеское несогласие с
несовершенством в жизни. Поэтому
художник, споря с нами, упрекая нас,
смеясь над нами, хочет вернуть человеку,
прикоснувшемуся к его книге, «свежее,
тонкое понимание». Признаваясь, что
охлаждение коснулось и его сердца,
Гоголь в писательстве избавляется от
«безучастного молчания» и призывает
нас забирать «с собой путь, выходя из
мягких юношеских лет в суровое ожесточающее
мужество», все человеческие движения.
Текст «Мертвых душ» пестрит скрытыми
цитатами из Пушкина. Образ Руси-тройки
напоминает «гордого коня» в «Медном
всаднике». Сходны даже вопросы, обращенные
к символистическому образу Родины
«Русь, куда ж несешься ты, дай ответ!» -
«Куда ты скачешь, гордый конь?». В повести
о капитане Копейкине отчасти спародировано
вступление к той же поэме. Эти совпадения
далеко не случайны. Сближение начинается
с определения авторами жанра произведения:
повесть о капитане Копейкине названа
«в некотором роде целой поэмой», поэма
«Медный всадник» имеет подзаголовок
«Петербургская повесть». У Гоголя
столкновение «маленького» человека и
государства рассмотрено как происшествие
внешне комическое, а по существу
трагическое.
Стиль
повести о капитане Копейкине обусловлен
манерой рассказчика – почтмейстера.
Гоголь парадирует не Пушкина, а
неспособность «небокоптителей» подняться
до поэтического осмысления жизни.
Вспомним лирическое отступление в
начале седьмой главы. «Счастливый поэт»
у Гоголя наделен той душевной высотой,
которая свойственна его героям. В
лирическом отступлении, как во всяком
художественном тексте, отношения
«счастливого поэта» даны обобщенно,
чем в статье, тем более что имени Пушкина
Гоголь здесь не называет. Образ подсказан,
несомненно, обликом Пушкина, о чем
говорят и почти прямые совпадения строк
из статьи и поэмы.
Гоголь явил своим творчество м новый
этап литературы, и, оставаясь кругу идей
Пушкина, он не может не полемизировать
с ним. Судьба «непризнанного писателя»
определена тем, что он дерзнул «вызвать
наружу все, что ежеминутно перед очами».
Воинственность толпы, не принимающей
реальной повседневности и «горькой
правды» в искусстве, Гоголь подчеркивает
с той же силой, что и Лермонтов в «Пророке».
«Сурово его поприще и горько почувствует
он свое одиночество», - пишет Гоголь о
«непризнанном писателе», как бы вспоминая
слова о собственном своем пути: «Уж
судьба моя – враждовать с моими
земляками». Вместе с тем Гоголь мечтает
о другом времени, «когда иным ключом
грозная вьюга вдохновенья» вознесет
его к торжественным и величественным
картинам.