Каждая глава расширяет наше
представление о возможностях Чичикова
и приводит к мысли о поразительной его
изменчивости: с Маниловым он приторно
– любезен, с Коробочкой – мелочно –
настойчив и груб, с Ноздревым – напорист
и трусоват, с Собакевичем торгуется
коварно и неотступно, Плюшкина покоряет
своим «великодушием».
Чичиков – великолепный актер, ради
своей цели дающий у каждого помещика
представление в его вкусе. Он не мог
сыграть роль, любезную Ноздреву. Значит,
дело тут не в талантливом перевоплощении.
Может быть, Чичиков – дальновидный
психолог, способный видеть все изгибы
человеческой души? Но тогда бы он не
разбудил скупую подозрительность
Коробочки, не обманул бы в Ноздреве, не
спровоцировал бы ревность губернских
да… Что позволяет же Чичикову так быстро
и удачно приспособиться к каждому из
своих собеседников?
Присмотримся к Чичикову в те моменты,
когда он остается наедине с самим собой,
когда ему нет нужды маскироваться и
изменять себя ради приспособления. Вот
Чичиков осматривает город N: «Дорогою
оторвал прибитую к столбу афишу, с тем
чтобы, пришедши домой, прочитать
хорошенько», а прочитав. «свернул опрятно
и положил в свой ларчик, куда имел
обыкновение складывать все, что
попадалось». Это собирание ненужных
вещей, тщательное хранение хлама
напоминает привычки Плюшкина.
Чичиков на собрании у полицмейстера
размечтался в совершенно маниловском
духе, хотя рядом с ним не Манилов, а
Собакевич: «Чичиков никогда не чувствовал
себя в таком веселом расположении,
воображал себя уже настоящим херсонским
помещиком, говорил об разных улучшениях:
о трехпольном хозяйстве, о счастье и
блаженстве двух душ – и стал читать
Собакевичу послание в стихах Вертера
к Шарлоте, на которое тот хлопал
глазами». С Маниловым
Чичиков сближает и неопределенность,
из-за которой все предположения на его
счет оказываются одинаково возможными.
Ноздрев замечает, что Чичиков похож на
Собакевича: «…никакого равнодушия, ни
искренности! Совершенный Собакевич».
И в самом деле, подозрительность и
расчетливость Чичиков обнаруживает не
только в присутствии Собакевича. А
знаменитая шкатулка Чичикова! Все в ней
разложено с мелочной педантичностью,
точь-в-точь как в комоде Настасьи
Петровны. В характере
Чичикова есть маниловская любовь к
фразе, к «благородному» жесту, и мелочная
скаредность Коробочки, и самовлюбленность
Ноздрева, и грубая прижимистость,
холодный цинизм Собакевича, и скопидомство
Плюшкина. Чичикову легко оказаться
зеркалом любого из этих собеседников,
потому что в нем есть все те качества,
которые составляют основу их характеров.
И эта «многогранность» Чичикова,
родственность его «мертвым душам
помещиков позволяет сделать его главным
героем поэмы. Характер Чичикова, а не
только его афера объединяют главы
«Мертвых душ». Однако
успех Чичикова объясняется не только
«сложным составом» его личности. Его
афера поддерживается всеобщим беспорядком
в стране, бедственным положением
крестьян: «А теперь же время удобное,
недавно была эпидемия, народу вымерло,
слава Богу, не мало. Помещики попроигрывались
в карты, закутили и промотали как следует,
все полезли в Петербург служить: имения
брошены, управляются с каждым годом
труднее, так мне с радостью уступит их
каждый, уже потому только, чтобы не
платить за них подушных денег…».
В Чичикове «все оказалось, что нужно
для этого мира: и приятность в оборотах
и поступках, и бойкость в деловых играх».
«Разумной волей» Чичиков усмиряет свою
кровь, которая «играла сильно», избавляется
от жизни человеческих чувств почти
совершенно. Идея успеха, предприимчивость,
практицизм заслоняют в нем все человеческие
побуждения. Отличаясь от помещиков
действенностью, он тоже «мертвая душа».
Ибо и ему недоступна «блистающая радость»
жизни. Счастье этого
героя основано не на любви, а на деньгах.
Гоголь замечает, что в Чичикове нет
тупого автоматизма Плюшкина: «В нем не
было привязанности собственно к деньгам
для денег, им не владели скряжничество
и скупость. Нет, не они двигали им, - ему
мерещилась впереди жизнь во всех
довольствах… Чтобы наконец потом, со
временем, вкусить непременно все это,
вот для чего береглась копейка…».
«Самоотвержение» и терпение Чичикова
позволяют ему постоянно возрождаться.
Никакая «громада бедствий» не может
похоронить его. Так сложно сочетаются
в оценке Гоголя приговор Чичикову,
причисление его к «мертвым душам» и
сознание, что тип буржуазного дельца
практичен, не духовно, весьма жизнеспособен.