"Безумный по всему..." (Образ Чацкого)
"Безумный по всему..." (Образ Чацкого)
В благоустроенный покой
фамусовского дома Чацкий ворвался как
ветер. Но его бурные чувства, громкий и
неудержимый смех, искренняя нежность
и пылкое негодование неуместны здесь.
В доме, где все построено на притворстве
и обмане, где дочь прячет свои отношения
с Молчал иным от отца, а отец свои
«шалости» с Лизой от дочери, искренность
Чацкого «незваная гостья». В доме, где
смиренное безмолвие Молчалина почитается
добродетелью, красноречие Чацкого
выглядит дерзким. В доме, где все расписано
по календарю, порывистость Чацкого
сулит ему лишь неприятные неожиданности.
В обществе, «где тот и
славится, чья чаще гнулась шея»,
независимость Чацкого делает его
«опасным человеком». Раболепие не
уживается с вольностью, а Чацкий «властей
не признает», так же как не признает
чинов и богатства «отцов отечества»,
которые «грабительством богаты».
И
потому в доме Фамусова Чацкий встречен
холодно и неприязненно, потому его
«дичатся, как чужого». Но зачем он здесь?
Зачем он терпит холодность Софьи, ее
колкости, поучения и сожаления Фамусова,
спесь и остроты Скалозуба? Ведь Чацкий
знает, что «к свободной жизни их вражда
непримирима». Он почти предсказывает
свою судьбу в монологе II действия:
Теперь пускай из нас
один,
Из молодых людей,
найдется — враг исканий,
Не
требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В
науки он вперит ум, алчущий познаний;
Или в душе его сам Бог
возбудит жар
К искусствам
творческим, высоким и прекрасным, —
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них
мечтателем! опасным!
Чацкий
превосходно понимает свою несовместимость
с миром Фамусовых и молчалиных. Его
афоризмы резки и тверды: «Служить бы
рад, прислуживаться тошно»; «Дома новы,
но предрассудки стары, порадуйтесь, не
истребят ни годы их, ни моды, ни пожары».
Эти отточенные реплики Чацкого как бы
очерчивают границу между ним и «веком
минувшим», но не отжившим еще, не умершим.
Что же заставляет Чацкого
самого переступить эту границу, посещать
дом, где ему не рады? Любовь к Софье.
Чацкий — человек пылких, но не быстротечных
чувств. Уехавши влюбленным, он возвращается
с чувствами, усиленными разлукой. Его
признания трепетны и стремительны, и
он пытается отбросить все очевидные
возражения. У Чацкого, по его собственному
признанию, «ум с сердцем не в ладу».
И здесь Чацкий прав: ум
подсказывает ему необходимость разрыва
с домом Фамусова, а сердце не может
отказаться от любви. И потому Чацкий,
уже слыша, как Софья защищает Молчалина,
уже видя, как волнует Софью его падение
с лошади, все-таки хочет еще и еще раз
убедиться в обратном тому, что он видит.
Однако не только чувства,
которые «надежду придают», но и благородный
ум Чацкого не может смириться с
привязанностью Софьи к Молчалину. Чацкий
не может понять, как можно любить
ничтожество, и в надвигающихся перед
балом сумерках он расспрашивает Софью
и пытается открыть для себя заново
Молчалина. А может быть, Молчалив имеет
скрытые достоинства?
Искренняя,
грустная и взволнованная интонация
Чацкого в диалоге с Софьей сталкивается
с ее ироническими холодными словами (и
в самой односложности ее ответов видно
равнодушие, желание уйти от разговора).
Но почему же Софья чуть
погодя переходит к откровенности,пусть
очень осторожной, но искренней? Ее,
вероятно, вынуждает к этому горестный
порыв Чацкого:
И я чего
хочу, когда все решено? Мне в петлю лезть,
а ей смешно.
Тогда-то
Софья и отважилась сказать «истины два
слова». Оказывается, что прежде всего
ее отталкивает «особенностей бездна»,
его непохожесть на других. Это признание
удивляет Чацкого, удивляет настолько,
что он забывает об осторожности:
Я
странен, а не странен кто ж? Тот, кто на
всех глупцов похож; Молчалин, например...
И стоило прозвучать
этому имени в устах Чацкого, как Софья
опять замкнулась, захотела перевести
разговор. Чацкий ощущает пропасть между
своими чувствами и понятиями и происходящим
на его глазах сближением Молчалина с
Софьей. И поэтому он чувствует себя на
грани катастрофы. Чацкий первый произносит
слова о сумасшествии!
Но
вас он стоит ли? вот вам один вопрос.
Чтоб равнодушнее мне
понести утрату...
Мне
дайте убедиться в том: потом
От
сумасшествия могу я остеречься;
Пущусь подалее простыть, охолодеть,
Не думать о любви...
Итак, любовь к Софье
приводит Чацкого на грань безумия, так
как нельзя сохранить одновременно это
чувство и весь строй своих представлений
о жизни. Софья про себя в ответ на это
искреннее признание Чацкого замечает:
«Вот нехотя с ума свела!» Однако, желая
образумить Чацкого, она перечисляет
такие достоинства Молчалина, которые
заставят Чацкого сказать: «Шалит, она
его не любит». И в самом деле, как Чацкий
может в добродетелях числить то, что
Молчалин «безмолвием обезоружит»
Фамусова, «от старичков не ступит за
порог... с ними целый день засядет, рад
не рад, играет...». И в конце разговора
поэтому любовь Софьи к Молчалину остается
для Чацкого «загадкой».
Появление
Молчалина заставляет Чацкого раздумывать
о том, «какою ворожбой умел к ней в сердце
влезть» этот услужливый человек, который
«всегда на цыпочках и не богат словами».
Однако под напором вопросов Чацкого
Молчалин разговорился, разговорился
настолько, что обнаружил свои принципы
жизни, среди которых на первом месте
«умеренность и аккуратность», и далее:
«ведь надобно ж зависеть от других».
Грустную иронию Чацкого
Молчалин принимает за досаду неудачника
и начинает открывать ему «пути спасения».
Чацкого раздражает этот снисходительный
его тон, он становится резким («Слыхал,
что вздорная», «Пустяший человек из
самых бестолковых») и противопоставляет
смирению Молчалина, самой удобной в
барской Москве форме продвижения к
«почестям и знатности», свою программу
независимости, свободы и искренности:
«Зачем же мнения чужие только святы?»,
«Я глупостей не чтец», «Когда в делах —
я от веселья прячусь, когда дурачиться
— дурачусь».
В этом
столкновении с Молчалиным слышится уже
предвестие расхождения Чацкого со всей
фамусовской Москвой, ее идолами: Татьяной
Юрьевной, Фомой Фомичом...
Но
Чацкий пока озабочен загадками любви,
и откровенность Молчалина заставляет
его сделать вывод, обратный реальному:
С такими чувствами, с
такой душою Любим!.. Обманщица смеялась
надо мною!
Софья раздражена:
Чацкий в мимолетной встрече с ней на
бале успел оскорбить Молчалина, сказав
даже: «В нем Загорецкий не умрет!..» Софья
пыталась остановить эту ироническую
тираду, боясь, как бы слова Чацкого не
были услышаны и разнесены любопытствующими
и скучающими гостями на бале в их доме.
Но Чацкого остановить нельзя. Теперь,
после разговора с Молчалиным, он знает,
как сильно отличается истинное лицо
Молчалина от героя Софьиных мечтаний.
И Чацкий пытается ей об этом сказать,
хотя она не хочет знать истины. Гнев
Софьи обращается на Чацкого:
Ах!
Этот человек всегда
Причиной
мне ужасного расстройства!
Унизить
рад, кольнуть; завистлив, горд и зол!
А в разговоре с господином
N она невольно роняет: «Он не в своем
уме». Ей так легче, ей приятнее объяснить
язвительность Чацкого безумием любви,
о котором он сам говорил ей. Обмолвившись
случайно, Софья сначала испугалась
своего признанья: «Не то, чтобы совсем»,
— «помолчавши», говорит она потрясенному
скандальной новостью. Но видя, что «готов
он верить», Софья «смотрит на него
пристально» и подтверждает свои как
будто случайно вырвавшиеся слова. Ее
предательство — обдуманная месть:
А, Чацкий! Любите вы всех
в шуты рядить, Угодно ль на себе примерить?
И слух о сумасшествии
Чацкого начинает распространяться с
поразительной быстротой. Но радостнее
всех принимает эту весть Фамусов:
О
чем? О Чацком, что ли?
Чего
сомнительно? Я первый, я открыл!
Давно
дивлюсь я, как никто его не свяжет!
Но вот уже о сумасшествии
Чацкого всем известно. Сообщать больше
некому, удивить этим уже нельзя, да и
все убеждены твердо: «Безумный по всему».
Тогда начинается обсуждение того, почему
Чацкий «в его лета с ума спрыгнул».
Фамусов указывает на наследственность:
По матери пошел: по Анне
Алексевне; Покойница с ума сходила
восемь раз.
Хлестова
начинает мотив, оказавшийся близким
всем:
Чай, пил не по
летам... Шампанское стаканами тянул.
Ее поддерживают:
Бутылками-с, и пребольшими. Нет-с, бочками
сороковыми.
Но очень
скоро такая причина показалась слишком
невинной. И вслед за смешными пересудами
выявляется главная причина:
Ученье
— вот чума, ученость — вот причина,
Что нынче, пуще, чем
когда,
Безумных развелось
людей, и дел, и мнений —
так
Фамусов доводит раздражение, которое
томило всех, до полной откровенности.
Появление Чацкого
приводит всех в трепет. Клеветники сами
испугались своей выдумки. Это особенно
нелепо потому, что Чацкий подавлен всем,
что он видел и слышал:
Да,
мочи нет, мильон терзаний,
Груди
от дружеских тисков,
Ногам
от шарканья, ушам от восклицаний,
А
пуще голове от всяких пустяков.
(Подходит к Софии.)
Душа здесь у меня каким-то
горем сжата, И в многолюдстве я потерян,
сам не свой. Нет! Недоволен я Москвой.
Чацкий возмущен духом
«пустого, рабского, слепого подражанья»,
и этот монолог — единственная во время
бала речь, где говорится о вещах высоких
и значительных. Чацкий занят этими
серьезными вещами настолько, что не
замечает, что его объявили сумасшедшим.
В конце III действия
Грибоедов ремаркой подчеркивает, как
сценически откровенно стало одиночество
Чацкого: «Оглядывается, все в вальсе
кружатся с величайшим усердием. Старики
разбрелись к карточным столам».
Это
уже итог. Чацкий еще долго в сенях
фамусовского дома будет прощаться с
прошлым, слушать вздор Репетилова,
отрезвится позором Софьи, но путь —
«Вон из Москвы!» — указан ему уже здесь.