Разъезд
гостей как будто возвращает нас к началу
III действия: Хрюмина презирает всех;
Наталья Дмитриевна дрессирует мужа;
Тугоуховские щебечут... Все входит в
берега, но чутв больше злости у Хрюминой,
откровеннее уныние Горича, солдафонство
Скалозуба, нищета Тугоуховских, властность
Хлестовой. Чацкий слышит в их словах о
себе «не смех, а явно злость». На первый
взгляд, Чацкого в сенях фамусовского
дома остановил случай: «Кучера-с нигде,
вишь, не найдут». Но в великих произведениях
все «случайности» неслучайны. «Дым
надежд» рассеялся. «И пусто, и мертво»
— вот причина непривычной неподвижности
Чацкого. Ехать некуда, хотя «не ночевать
же тут». И как
подтверждение этой безысходности
появляется Репетилов, представляющий
тот круг Москвы, в который как будто мог
бы войти Чацкий: «общество и тайные
собранья... Секретнейший союз». Но и там
его не ждут. Слух о
собственном сумасшествии, достигнув
ушей Чацкого, рождает в нем горечь. Но
это не последний и не самый сильный для
него удар. Чацкого продолжает волновать
вопрос: «А Софья знает ли?» Он предполагает
в ней равнодушие к себе, но не коварство,
«нерв, избалованность», но не слепоту.
Но увидев Софью, зовущую Молчалина,
Чацкий сам готов верить слуху о себе:
«Не впрямь ли я сошел с ума?» Еще
один удар для Чацкого — «решение
загадки», кого любит Софья, бешенство
при мысли: «Вот я пожертвован кому!» Но
с появлением Фамусова Чацкому суждено
еще узнать, что Софья «сама его безумным
называла». Последний монолог Чацкого,
отрезвившегося наконец, полон гнева,
страдания и сарказма. Проследив,
как меняются интонации, лексика монологов
Чацкого от I к IV действию, мы убеждаемся,
что наш герой избавляется от иллюзий,
но не от своих идеалов. Он не отказывается
от искренности, прямоты, свободомыслия.
Для него все более нестерпимы лицемерие
и рабство. Чацкий все настойчивее
защищает благородство, независимость,
истинность чувств. Наконец, Чацкий
теперь трезво и точно «в лицо» знает
своих врагов. Он человек декабристского
типа («разрыв с министрами»,
антикрепостничество и т.д.), его обвинения
становятся все более остры и все больше
тревожат фамусовский дом. Чацкий
— герой трагический, попавший в комедийную
ситуацию. Он может казаться смешным
фамусовской Москве, но не зрителю. Не
обретая свободы, он не уступает обществу
своего желания прорваться к ней. Неудачи
Чацкого — признак его неотступного
стремления сохранить верность своим
идеалам. «Чацкий сломлен количеством
старой силы, нанося ей в свою очередь
смертельный удар качеством силы новой»,
— писал И.А. Гончаров через несколько
десятилетий в статье «Мильон терзаний»,
посвященной «Горю от ума». Ничтожество
не терпит в своей среде высокого, которое
смущает, дразнит людей низких. И они
объявляют благородство безумием, чтобы
избавиться от опасности, самоутвердиться.
Высокие порывы кажутся неестественными
в этом обществе, нелепыми, даже смешными.
Смесь страха и желания потешиться,
утвердить свое превосходство и заставляет
их с таким упоением твердить: «С ума
сошел!» Это поединок не новый, но и не
стареющий. Безумным в Эльсиноре был
объявлен Гамлет. Безумным был назван
П.Я. Чаадаев, философ и друг Пушкина. И
в дальнейшем русская литература не раз
возвращалась к теме благородного
трагического безумия. В «Красном цветке»
Гаршина в сумасшедшем доме оказывается
человек, решившийся на подвиг, на
самоотречение в борьбе со злом. В «Палате
№ 6» Чехова жажда
справедливости была заперта в доме
умалишенных. Ничтожество всегда
стремилось сделать благородство своей
жертвой.