А,
батюшка, признайтесь, что едва
Где
сыщется столица, как Москва.
А.
С. Грибоедов
Москва...
как много в этом звуке
Для
сердца русского слилось!
Как
много в нем отозвалось!
А.
С. Пушкин
Москва дала
России Грибоедова и Пушкина. Это их
малая родина, и неудивительно, что жизнь
героев их произведений связана с Москвой.
Сегодня вам покажут дом Фамусова,
сохранившийся в центре города, сегодня
можно проехать по столице маршрутом,
которым когда-то везли по Москве любимую
героиню Пушкина Татьяну. Но не
географическое, не столичное положение
интересовало художников слова. Их
интересовала Москва как высшая после
Петербурга точка дворянской цивилизации.
Какие же мысли и чувства вызывает
Москва?
Откроем комедию
Грибоедова "Горе от ума". Нас
встречает богатый московский барин и
видный сановник Фамусов, списанный с
родного дяди самого автора. Но это не
исключает его типизации: "Что за тузы
живут в Москве и умирают!" Это хранитель
старинных традиций, для которого дядя
Максим Петрович, вельможа екатерининских
времен, служит идеалом. Фамусову нравится
надменный нрав, пышный вид, роль в свете
и при дворе. Высшее положение в обществе
— главное мерило. "Кто беден, тот тебе
не пара", — говорит он Софье. Для него
зять с чинами да звездами интересен.
Вот Скалозуб — желанный. Внутреннее
достоинство для чинов и для тузов —
ничто!
Пускай себе
разумником слыви,
А
в семью не включат.
Да,
в Москве свои понятия о чести: "Когда
же надо подслужиться, и он сгибался
вперегиб". Вот эта готовность сыграть
при случае шутовскую роль, забыв свой
возраст и надменный нрав, и есть ключ к
высокому положению. Все остальное
несущественно, в том числе и служба:
"Подписано, так с плеч долой". Тех
же, кому "прислуживаться тошно",
Фамусов требует на пушечный выстрел не
подпускать к столицам. Московские тузы
— противники учености. Их самих ею не
обморочишь, но они радеют о других: от
ученья развелись безумные люди,
совершаются безумные дела. Надо уничтожить
книги. Однако светское воспитание для
барышень Фамусов признает, хотя и знает,
что это накладно. Брюзжа по поводу
Кузнецкого моста, средоточия французской
моды, Фамусов вполне подчиняется такой
моде, дом его "открыт для званых и
незваных, особенно из иностранных".
Все
знают господа друг о друге, потому так
боятся общественного мнения, так от
него зависят. Внешне все должно быть
пристойно, а уж внутри дома — ни-ни! "Что
станет говорить княгиня Марья Алексевна!"
Своего суждения не имеет не только
безродный секретарь, но и сам хозяин.
Он привык думать, как все, повторять
расхожие истории своего круга. Фамусов
в восторге от всего московского, юношей,
дам, девиц. Сатирична Москва в изображении
Грибоедова, однако есть в характере
Фамусова и хорошие черты: изрядная доля
добродушия, широкое гостеприимство,
хлебосольство, отличающее москвичей
вообще. Хотя отзывчивость, правда,
несколько извращенная: "Ну, как не
порадеть родному человечку": Извечная
нравственная всеядность ("хоть честный
человек, хоть нет — для вас ровнехонько
про всех готов обед") характерна для
подобных людей.
В
образе Фамусова отразилась умственная
косность и самодовольство старинного
московского барства. И ничто не способно
изменить таких, как он.
С
тех пор дороги, тротуары
Дома
и все на новый лад.
—
Дома новы, но предрассудки стары...
(Из
диалога Фамусова с Чацким)
И
это истина. Как истина и то, что все эти
Фамусовы добродушны только до известной
черты. Как только кто-то представляется
им нежелательно опасным, они ощетиниваются
и показывают острые клыки. Сумасшедший!
— вот их приговор умному справедливому
человеку. Изгонят и опять успокоятся.
Московские баре любят играть в
благодетелей. Человек с такой жизненной
программой, как у Молчалина, не пропадет
и всегда найдет покровителей: "Частенько
там мы покровительство находим, где не
метим". Целый ряд представителей
московского общества: Скалозуб,
Загорецкий, Репетилов, Хрюмины,
Тугоуховские — живая галерея московского
общества 20-х годов XIX века, с отличавшим
его невежеством и полным отсутствием
высших интересов, стремлений и запросов.
Праздная жизнь Москвы вся заполнена
балами, обедами, всевозможными
разорительными затеями, вроде крепостного
балета. Их отличает полное презрение к
человеческому достоинству крепостного,
которого не стеснялись менять на борзую
собаку, кормить с собаками, могли отнимать
и продавать его детей. В этом обществе
пышно расцветают сплетни и пересуды.
Боятся не дурных поступков — они сплошь
и рядом, а пересудов: "Грех — не
беда...", "Как можно против всех!"
— восклицают Тугоуховские.
Взглянем
еще раз на общество, собравшееся у
Фамусова: пересуды о людях и нарядах,
смешение французского языка с
нижегородским, дух пустого, рабского,
слепого подражания... Грибоедову удалось
уловить и запечатлеть в своей комедии
тот "особый отпечаток", который
лежит на "всем московском".
В
пользу верности этой картины говорит
общность ее у Грибоедова с сатирическими
зарисовками московской жизни в седьмой
главе "Евгения Онегина". Не случайно
Пушкин берет к этой главе эпиграф из
"Горя от ума":
Гоненье
на Москву!
Что значит
видеть свет!
Где ж
лучше? Где нас нет.
Вместе
с тем, начиная рассказ о Москве, Пушкин
не может не посмотреть на нее с других
позиций: патриота, истинного гражданина,
может быть, защитника. Ведь недавно
Москва доказала лучшие качества
русских:
Напрасно
ждал Наполеон...
Нет,
не пошла Москва моя
К
нему с повинной головою.
И
те же дворяне, лучшие из них, движимые
патриотическим порывом, стали во главе
сопротивления Наполеону.
Москва
готовила пожар
Нетерпеливому
герою.
И тем не менее
и для Пушкина Москва — олицетворение
закостенелого барства:
Но
в них не видно перемен;
Все
в них на старый образец.
И
дело не в старых чепцах и гриме, дело в
более существенном:
Все
то же лжет Любовь Петровна,
Иван
Петрович так же глуп.
Напрасно
героиня романа "вслушаться желает в
беседы, в общий разговор":
Все
в них так б лед но, равнодушно,
Они
клевещут даже скучно.
Не
вспыхнет мысли в целы, сутки...
Не
дрогнет сердце хоть для шутки.
Пушкин
как бы довершил грибоедовскую сатиру
на "московское барство". Его
"отпускные гусары, записные франты,
архивные юноши с чопорными взглядами"
— явление нарицательное. "Шум, хохот,
беготня, поклоны, галоп, мазурка, вальс..."
— вот она, жизнь московского "общества".
Здесь все по старинке: по старинке вершат
дела, делают карьеру, выдают замуж,
заключают выгодные сделки, хранят
традиции старого, чуть ли не екатерининских
времен, барства. Вальяжная, хлебосольная,
никуда не спешащая вторая столица,
деревенская родственница столицы первой
— Петербурга.
Стоят
на московских бульварах два памятника
двум Александрам Сергеевичам, а мимо
них течет московская толпа. Интересно,
что написали бы о сегодняшней Москве
наши великие поэты?