Организация пространства и времени в творческом наследии Иосифа Бродского 1

Стихотворение написано в декабре 1969 года, через 4 года после освобождения, когда его недовольство властями и жизнью достигло своей кульминации. И поэтому его можно определить как стихотворение-протест. Тема прослеживается в названии произведения – «Конец прекрасной эпохи» – конец «серебряного века» русской литературы, когда поэт, да и любой человек мог реализовать себя в творчестве и вообще, как личность. Тогда ещё была нормой свобода слова, печати, человека. В этом стихотворении лирический герой говорит о себе:

я – один из глухих, облысевших, угрюмых послов

второсортной державы,

то есть представитель России. У лирического героя не находится слов, чтобы писать, творить, и «не желая насиловать собственный мозг», т. е. не мучая себя в бессмысленном поиске вдохновения, (ибо все равно не найдет), он ведет обыденную «серую» жизнь. Вокруг лишь серость, ничего нового, мало интересного…

…чей эпиграф – победа зеркал,

при содействии луж порождает эффект изобилья.

В такой обстановке просто забываешь о себе как о личности. Мир будто в спячке, все обыденно, лишь праздники «смывают» эту «серость». Все люди вокруг серы и одинаковы, вокруг все так строго, и у талантливых людей нет никаких условий для творчества.

Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;

пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -

деревянные грелки.

Неразвивающийся в духовном плане, неизменный край (Союз)… ты как тяжелый «свинцовый» вал вспоминаешь о боевом прошлом.

Этот край недвижим. Представляя объем валовой

чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,

вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.

Но никакой свободы, свободным и гордым личностям приходится смириться с этим.

Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.

Даже стулья плетеные держатся здесь

на болтах и на гайках.

Творческим людям (в том числе лирическому герою) было трудно жить в ту «эпоху свершений» – эпоху производственных достижений, поднятия целины, комсомольских строек, освоения космоса. Государство, власть была зациклена на развитии хозяйства и производства, но никак не на культуре и духовном развитии. Жить в то время, наивно ожидая чего-то нового, необычного, неординарного было глупо.

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,

к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,

видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.

Власти запрещали выезд за границу «простым смертным», которые, в свою очередь, думали, что остальной мир так далеко и ничего не знали о жизни других стран и всей Европы. Кому-то приходилось терпеть все это, а возможно, будто нечаянно покончить с жизнью, или вовсе уехать из России как можно быстрее.

То ли карту Европы украли агенты властей,

то ль пятерка шестых остающихся в мире частей

чересчур далека.

Столько казней, и как беспощадно…

Что же пишут в газетах в разделе «Из зала суда»?

Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,

обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,

как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;

но не спит. Ибо брезговать кумполом сны

продырявленным вправе.

И никто не увидит в человеке личность и индивидуальность, не отличит простого от одаренного. Те времена, в которые жил лирический герой, рассчитаны на точность, расчет, («не по древу умом растекаться пристало пока»), но не на творчество и искусство.

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те

времена, неспособные в общей своей слепоте

отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.

И слов не хватало, даже чтоб дописать до последней строки, ведь писать и не о чем было. А невинному человеку только и оставалось, что ждать казни, да смерти…

Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.

Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора

да зеленого лавра.

В этом стихотворении особенно ярко воспоминания лирического героя воссоздают время его прошлого. Пространство с одной стороны кажется неограниченным, но это только «эффект», оно сжато в какие-то жесткие рамки,

С публикацией стихов за границей (сборники «Стихотворения и поэмы». Washington-New York, 1965; «Остановка в пустыне». Нью-Йорк, 1970) положение Бродского в СССР осложняется. Сквозной становится тема потери: первое в Собрании его сочинений стихотворение 1957 называется «Прощай...»; многочисленны стихи «на смерть поэта», начиная с «Памяти Баратынского» (1961), «На смерть Роберта Фроста» (1963), «...Т. С. Элиота» (1965); философские элегии-эпитафии — «Памяти Т. В.», стихи о разлуке, как «Пенье без музыки», «Похороны Бобо», «Я пепел посетил», «1972». Наделенный даром видеть жизнь во всем, он остро ощущал трагическую «конечность» сущего. Не случайно сборник 1964-1971 годов получил название по стихотворению «Конец прекрасной эпохи» (Ardis, 1977). В основном из произведений этой поры составлена самим Бродским уникальная, обращенная к одному адресату книга лирики «Новые стансы к Августе. Стихи к М. Б.».

Основной корпус стихотворений Бродского, написанных до отъезда, был издан за границей (с 1965). Усилиями друзей и исследователей (прежде всего В. Марамзина и М. Мейлаха) в России было составлено, еще до 1972 года, не допущенное в официальную печать четырехтомное собрание его сочинений (пятый том не завершен) с комментариями текстов и вариантов.

В этот период складываются определяющие черты стиля Бродского: высококонцентрированная содержательность в совершенной поэтической форме; трагический метод познания и художественного отражения; новаторская метафорика; интеллектуализм поэзии, философичность, референции к литературе и смежным искусствам (кинематографу, архитектуре, живописи, музыке). Бродского можно считать классиком русского стиха. Широк круг тем его творчества, а в разнообразии жанровых направлений и ракурсов отсутствуют, кажется, лишь ангажированность, конформизм «советской поэзии». С окончанием политической «оттепели» положение поэта в брежневскую эпоху становилось все безнадежнее, опаснее; его все настойчивей подталкивали к эмиграции. Уже перед самым отъездом, подводя итоги, Бродский создает несколько вершинных произведений своей философской лирики: «Сретенье», «Бабочку», «Письма римскому другу».

Анализ стихотворения «Письма римскому другу»

Посылаю тебе, Постум, эти книги

Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?

Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?

Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.

Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.

Вместо слабых мира этого и сильных -

лишь согласное гуденье насекомых…

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,

но с куриными мозгами хватишь горя.

Если выпало в Империи родиться,

лучше жить в глухой провинции у моря.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.

Или сливами. Расскажешь мне известья.

Постелю тебе в саду под чистым небом

и скажу, как называются созвездья.

Стихотворение написано в жанре дружеского послания – письма, об этом говорит само на­звание. Лёгкая непринуждённость в общении (обращение «Постум»); разговорная интонация («приезжай», «попьём вина», «закусим», «расска­жешь», «постелю»).

Во фрагменте легко сочетаются ирония и испове­дальная, проникновенная интонация. Набегающие друг на друга короткие вопросительные предложе­ния заставляют думать нас о том, что лирическо­го героя интересует всё, но его познанию мешает некая отстранённость от суетного мира:

Я сижу в своём саду, горит светильник.

Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.

При первом прочтении отрывка не сразу выри­совывается эпоха, так как немного примет време­ни называет поэт. Но если убрать «экзотические» римские названия, имена, обозначения некоторых предметов, то «прояснится» и время: «мир слабых и сильных», где «с куриными мозгами хватишь горя».

«Письма римскому другу» – опре­делённый этап в формировании поэтического ми­ровоззрения Бродского. Уединение и одиночество становятся, наряду с мотивом смерти, ведущими в его лирике. Поэзия обретает философичность, созерцательность и прохладную отстранённость от суетного мира. Лирический герой примирён с действительностью, поскольку он сам создаёт свой мир красоты, гармонии; а одиночество и смерть – естественный ход жизни, это нужно просто принять. Интересно организовано время и пространство в этом стихотворении. Лирический герой замкнулся в себе в своем тесном мире – время для него не существует, он ограничил свое пространство своим садом, но оно устремляется вверх, в небо к звездам. С этого времени именно так будет организовано пространство в его творчестве – вверх.

Примирение длилось недолго. Через несколько месяцев после написания «Писем...» Бродский решил уехать из СССР под угрозой повторного ареста. 4 июня 1972 года, уезжая в США, Брод­ский написал Брежневу: «Покидая Россию не по собственной воле, о чём Вам, может быть, известно, я реша­юсь обратиться к Вам с просьбой, право на кото­рую мне даёт твёрдое сознание того, что всё, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и ещё послужит только славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить моё существование в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика... Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого он живёт, а не клятвы с трибуны. Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Всё плохое, что вы­пало на мою долю, с лихвой перекрывалось хоро­шим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переста­вая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге...»

Он не хотел уезжать из России; однако у него не было иного выбора.

Эмиграция. 1972-1979

4 июня 1972 начался эмигрантский период жизни и творчества поэта, давший новые стимулы поэтическому творчеству. Бродский сначала приземлился в Вене. Его встретил давний друг, издатель Карл Проффер, в течение многих лет возглавлявший издательство «Ардис». Встреча Бродского с У. Х. Оденом, стала вехой для русского поэта. В том же году Бродский обосновался в США, впервые получил работу – преподавал в различных университетах (таких, как Мичиганский университет, South Hadley Mount Holyoke College, Ann Arbor и др.). Выходят в свет новые сборники поэта, содержащие не только уже созданное, но первые переводы его стихов на английский (Selected Poems. New York, 1973) и новые сочинения (Часть речи. Стихотворения 1972-76. Ardis, 1977; A Part of Speech, N.Y. Farror, Straus Giroux, 1980, Новые стансы к Августе. Стихи к М. Б.1962-82. Ardis, 1983). В том, что эти стихи увидели свет, безусловно, велика роль издательства «Ардис».

В 1978 Бродский переносит первую операцию на сердце, после которой целый год новые стихи не появляются. Периоды юношеского, вбирающего все ценное из поэтической сокровищницы, «романтизма», и многословного стихотворного потока «барокко в контексте неоклассицизма» остались позади. Для поэта жизнь вне стихии родного языка (пусть внешне значительно более благополучная) всегда является трагедией. Новые качества разъедают и в то же время обогащают манеру Бродского: это концентрированная образная эмблематика, сложная метафоричность, проявившаяся прежде всего в цикле «Часть речи»:

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.

С конца 1970-х годов Бродский осваивает новые для себя жанры: эссеистику и литературную критику, начинает писать по-английски – первым сборником его прозы стал премированный американской критикой Less Than One: Selected Essays (1986). В таких эссе, как «Меньше единицы» (давшем название всему сборнику), «В полутора комнатах», поэт, отталкиваясь от автобиографии, создает портрет поколения. Он печатается в «The New Yorker», «New York Review of Books», участвует в конференциях, симпозиумах, много путешествует по миру, что находит отражение и в расширении «географии» его творчества, проникнутого радостью освоения новых горизонтов, горечью ностальгии, поисками смысла существования, на грани небытия и свободы: «Роттердамский дневник», «Литовский ноктюрн», «Лагуна» (1973), «Двадцать сонетов к Марии Стюарт», «Темза в Челси» (1974), «Колыбельная трескового мыса», «Мексиканский дивертисмент» (1975), «Декабрь во Флоренции» (1976), «Пятая годовщина», «Сан-Пьетро», «В Англии» (1977).

В поздней эмигрантской лирике осо­бенно трагично зазвучали темы, характерные и для ранней поэзии И.Бродского, – тема смерти, утраты, тема времени, тема поэзии, искусства. Однако появилась и новая тема – тема пустоты, мнимой реальности, засасывающей человека.

Для зрелой поэзии Бродского характерны кон­трасты, парадоксальные сочетания, многословие. Для русской поэзии стихотворения его необычно длинны. У Бродского стихи порой достигают двух­сот и более строк. Поэт признаёт в мире две силы: слово и смерть. Для того чтобы слово жило, необ­ходим безостановочный поток слов. Он и станет преградой смерти. Ярким примером сказанного может служить его стихотворение «Осенний крик ястреба», насчитывающее 120 строк.

Одинокая гордая птица парит над миром, с высо­ты её полёта всё, что внизу, кажется ничтожным и суетным. Она ещё не знает, что, достигнув апогея, найдёт свой конец.

В первой строфе поэт даёт описание направления ветра и цветовой гаммы пейзажа. Долина Коннек­тикута, над которой кружит ястреб, расцвечена от тёмно-серого до ярко-красного и багрового цветов. Автор выбирает эпитеты, образно и наиболее ла­конично охватывающие предмет: сизый, лиловый, пунцовый, алый. Они переходят от мрачных к бо­лее насыщенным цветам.

Поэт мысленно устремляется вверх, обозревая курицу, совершающую прогулку по двору, об­ветшалую ферму, суслика. Чуть ввысь – детали пейзажа становятся необычными, возвышенными: серебро, живой клинок реки, «сталь в зазубринах перекатов» (метафора); «схожие с бисером городки новой Англии» (сравнение).

Только в четвёртой строфе мы читаем описание ястреба: сомкнутый клюв, плюсна, прижатая к животу, «когти в кулак». Удивительное скопление деепричастий (сомкнувши, сверкая, держа) и наме­ренный пропуск глаголов. «Дельта», «распаренная толпа буков», «пена травы» – о чём это поэт? Гнездо, скорлупа в алую крапинку, запах, тени брата и сестры – тёплые и милые сердцу воспоминания... Вроде бы всё о пти­це, но остаётся ощущение, что образ ястреба слива­ется с образом лирического героя.

Ястреб – птица-одиночка, хищник. Не продол­жает ли поэт таким образом тему одиночества и изгнания? У ястреба тоже есть «человеческие» чер­ты: сердце, «бьющееся с частотою дрожи», тепло, движение.