Информационный центр "Центральный Дом Знаний"
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0
|
И лишь молчание понятно говорит... (образ тишины в стихотворениях Ф.И. Тютчева и О.Э. Мандельштама)Оглавление.
3. Вывод__________________________________________________________ 13стр 4. Список литературы 14стр Введение. Два стихотворения русских классиков «Silentium!» Ф. И. Тютчева и «Silentium» О. Э. Мандельштама о тишине, о молчании и о слове, изреченном поэтом. Тема общая, но акценты у каждого свои. Между двумя поэтами столетие, но несмотря на это, Тютчев и Мандельштам вступают друг с другом в диалог. Случайна ли творческая перекличка двух поэтов? На мой взгляд, тема тишины в стихотворениях «Silentium!» будет всегда актуальной философской проблемой. Так как проблема, решаемая в этих стихотворениях, не временная, то есть не одного поколения, а вечная, постоянная. «Silentium!» о том, как оба поэта решают проблему, но каждый по-своему. Стихотворения «Silentium!», поэтов не только разных веков, но и разных литературных направлений, останутся навечно в истории русской и мировой лирики в качестве одних из глубочайших постижений внутренней жизни человеческой души. Можно оговориться, что я не считаю свою трактовку ни самой полной, ни окончательной. Так как каждая эпоха создаёт своего Гамлета, и каждое поколение по-своему читает, и будет читать «Silentium!». Они будут то оставлять в них один морально-психологический аспект, то привносить политический смысл, то находить отражение распада собственной личности. Также актуальность моей работы заключается в могучей силе лиризма, смешанного с глубокой психологией и философией, избранных для анализа стихотворений. В ходе своей работы я постараюсь ответить на вопрос, почему стихотворения, написанные на одну и ту же тему, но, несмотря на общее название и внешние сходства, отражают разное отношение к окружающему миру. Цель: Выявить общее и различие в стихотворениях двух поэтов о тишине («Silentium!»). Задачи:
Объект исследования: Творчество Ф.И.Тютчева и О.Э.Мандельштама. Предмет исследования: Стихотворения Ф.И.Тютчева и О.Э.Мандельштама о тишине. Методика исследования:
История создания стихотворений «Silentium» Ф.И. Тютчева и О.Э. Мандельштама Федор Иванович Тютчев и Осип Мандельштам поэты не только разных веков, но и разных литературных направлений. Однако в их творчестве есть стихотворения о тишине под одним и тем же названием «Silentium». Федор Иванович Тютчев был, несомненно, один из тех поэтов, которые составляют «сверкающий белый покров на вершине мировой лирики», хотя из-под его пера вышло лишь около двухсот лаконичных стихотворений. Несмотря на малый объем, было бы справедливым признать то, что по своей содержательности сборник его стихов «томов премногих тяжелей». Каждое из его стихотворений содержит в себе такой глубокий смысл, о котором невозможно догадаться сразу же. Тютчев – философ, ведь он – один из «любомудров», высокоодаренных и получивших превосходное образование. Он всегда стремился понять мир, окружающий его. Его стихи подобны свету маяка. Своим единством мысли они связывают какое-то событие, затерявшееся во времени как корабль в туманной мгле. Читая стихи Тютчева, я вновь и вновь поражаюсь неисчерпаемому богатству русского языка. Взыскательное отношение к стихотворному мастерству отличает Тютчева. Несмотря на то, что поэт «не писал, а лишь записывал свои стихи», он не раз возвращался к записанному, отделывал, отчеканивал то, что как бы невольно сорвалось с его пера, добиваясь предельной ясности и точности. Стихотворение «Silentium!» было написано в 1830 году, впервые напечатано в пушкинском журнале «Современник», а 16 марта 1833 года напечатано в газете «Молва». Поэт долго работал над ним, тщательно оттачивая каждое слово. Произведение состоит всего из трех строф, но они наполнены очень глубоким смыслом, и каждую строфу можно считать отдельной частью стихотворения. Для Федора Ивановича было очень важно показать правдивые чувства, а не ложь. Тютчев рассуждает о том, что даже сердцу порой сложно признаться в своих мыслях и предположениях, а поймет ли тебя другой человек – это вечный вопрос, потому что представления о жизни, мысли и чувства у всех людей различны и противоречивы. Тютчев советует: Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои. Будто в человеке рождается страх: «А поймут ли меня? Что скажут в ответ?». Но поэт верил, что будет понят человечеством. Но также он призывает прислушиваться и к чужим мнениям, тем самым углублять свои знания и представления о мире. Каждую свою мысль нельзя показывать свету, надо лишь самому наслаждаться ею, а также скрывать свои чувства и сдерживать эмоции, переполняющие душу. Человек должен жить своим миром, своей душой, чтобы для всех это было тайной, потому что, открыв ее, он, возможно, будет не понят другими людьми и чужд тем, кто не считает его мнение и предположение верным. «Silentium!» было любимым стихотворением Л. Н. Толстого. Он часто читал его вслух наизусть. «Что за удивительная вещь! – сказал он однажды А. Б. Гольденвейзеру. – Я не знаю лучше стихотворения». Также наряду со стихотворениями «Когда для смертного умолкнет шумный день…» Пушкина и «Смерть» Баратынского Толстой включил «Silentium!» в «Круг чтения». При переиздании «Круга чтения» он оставил в нем одно «Silentium!». А в принадлежавшем Толстому сборнике стихотворений Тютчева оно отмечено буквой "Г" (Глубина). Это же стихотворение было излюбленным стихотворением Д. И. Менделеева. Он цитировал его в предисловии к своим «Заветным мыслям». Осип Эмильевич Мандельштам называл акмеизм «тоской по мировой культуре», и в стихах его действительно множество примет и сюжетов из европейской культуры и искусства. Мир ощущается как единая, неразделенная границами родина художника. Культура для Мандельштама не просто сумма знаний или текстов, но и живое, подручное дело, что-то домашнее и уютное. Его поэзия насыщена культурно-историческими образами и мотивами, отмечена конкретно-вещественным восприятием мира, трагическим переживанием гибели культуры. «При чтении «Камня» возникало желание причислить Мандельштама не к акмеистам, а к русским лирикам прошлого века, к философской поэзии, прежде всего к Тютчеву»- говорил Лев Горнунг. Именно в сборнике «Камня» и напечатано столь замечательное стихотворение «Silentium». Осип Мандельштам возник в предреволюционной России как сугубо городской поэт, точнее, поэт северной столицы России. Из холодного и казенного Петербурга поэт мысленно уходит в прекрасную, светлую Элладу, и образ ее впервые появился уже в «Камне». Вместе с античной темой в мир «Камня» входит море с его «тяжким грохотом» и ритмом, движимым любовью, сама жизнь с ее ненарушаемыми связями, слово сливается с музыкой: Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! Мандельштама не интересовали образы античности сами по себе. Он интересовался человеком своего времени и пытался его понять. Во второй половине 20-х годов Осип Эмильевич не пишет стихов, что переживает крайне тяжело. Можно справедливо назвать этот период творчества поэта «молчанием». К началу 30-х годов поэт понял, что если все против одного, то неправы все. Мандельштам начал писать стихи и сформулировал свою новую позицию: «Все произведения мировой литературы я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые это мразь, вторые ворованный воздух». В московский период своего творчества 1930-1934 гг. Мандельштам создаёт стихи, полные гордого и достойного сознания своей миссии. «Silentium» подлинный литературный дебют О. Э. Мандельштама, несмотря на то, что его первые поэтические публикации появляются с 1907 года. Стихотворение «Silentium» вместе с другими четырьмя стихами было напечатано в девятом номере журнала «Аполлон» и впоследствии стало знаменитым. Кажется, что стихи Мандельштама возникают из ничего. Подобно живой жизни, поэзия начинается с порога, с любви, с царапины на стене, с мысли о смерти. С умения быть и тишиной, и музыкой, и словом. Со способности вообразить, пережить мир «до» и «после», схватить неуловимый миг начала начал: Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Анализ стихотворения «Silentium» Ф.И. Тютчева. Восемнадцать строк поделены на три секстины. Каждая из трёх частей замкнута в себе – по смыслу, интонационно, синтаксически и музыкально. Связь частей – лишь в развитии мысли. Единственная формальная деталь, которой поэт позволяет себе подкрепить, подчеркнуть единство трёх частей, - последние строки секстин: Безмолвно, как звезды в ночи, - Любуйся ими – и молчи. --------------------------------------------- Взрывая, возмутишь ключи, - Питайся ими - и молчи. ---------------------------------------------- Дневные разгонят лучи, - Внимай их пенью – и молчи!… Такое настойчивое повторение превалирует в стихотворении, этот прием используется как убеждение, как призыв, как стремление объяснить. Вновь и вновь перечитывая стихотворение, перенасыщенное повелительной интонацией, убеждаешься, что оно не носит характера спора и у него нет адресата – человека, с которым спорят. В стихотворении «Silentium!» нет полемики. Скорее оно утешает отчаявшегося, объясняет растерявшемуся, другому или себе, как жить в мире. «Как бессильна человеческая мысль, так бессильно и человеческое слово. Не удивительно, что в одном из самых задушевных стихотворений Тютчев оставил нам такие суровые советы», - пишет Валерий Брюсов. Первая строфа – энергичное убеждение, волевой напор, обращённый к себе ли, к другому ли, но к родному и слабому, нуждающемуся в помощи, словом со стороны более опытного или просто себя же, но повзрослевшего: «Молчи, скрывайся и таи…». И тут же успокоение: твои чувства от этого не погибнут, но будут жить всё той же жизнью, «как звезды в ночи», «любуйся ими». Как взрослый человек учит юного романтика, в душе которого встают и заходят прекрасные звезды чувств и мечтаний. Во второй строфе энергичный напор, настойчивость уступают место убеждению с помощью логического размышления, доказательств. На три предельно острых вопроса: Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Также во второй строфе идет речь о возможности передать словом жизнь сердца и души. Лексически «Silentium!» выдержано в нейтральном стиле лирики 1830-х годов, с редкими вкраплениями слов высокого стиля. «Мысль изречённая» – это не просто мысль сказанная, произнесённая, это ещё антоним слову «неизречённая», гораздо более привычному и употребительному в высоком стиле. Значение этого слова - необыкновенный, неописуемый. Следовательно, изречённая – это ещё и обыкновенная, отказавшаяся от неизреченности. Вся та жизнь человеческого духа, которая не сводится к работе разума и которую временами Тютчев считал гораздо более важной, чем жизнь «этого бедного разума», бессильного в постижении глубинной сущности вещей. В этом контексте фраза «Мысль изреченная есть ложь» теряет характер абсолютного приговора, смысл ее ограничен: рассказ о жизни сердца ложен по отношению к самой жизни сердца. Об опасных последствиях возможного соприкосновения этих двух миров – внутреннего и внешнего – говорит, предостерегая, третья строфа. Предостерегает, успокаивая, уговаривая, что это не страшно: Лишь жить в себе
самом умей – Мысль возвращается к первой строфе, где о человеке и о его чувствах и мечтах говорилось как о двух живых существах. Таинственно-волшебные думы – это не мысли, это романтические мечтания, оттенки состояний, подслушивать которые в себе так интересно юному романтическому воображению. В зрелом возрасте они могут вызвать улыбку, но не будут смешны, если были искренними. Соприкосновения с реальной жизнью они не выдерживают. Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи… Можно ли жалеть об этом? В юности, в самом начале пути отрезвления, – можно. Человеку, уже соприкоснувшемуся с холодом внешнего мира и его «наружным шумом», при взгляде на романтическую, еще полную мечтаний душу, которой все это еще предстоит, – можно, и он будет стараться помочь романтику подольше сохранить свой прекрасный «таинственно-волшебный» внутренний мир. Тютчев необычайно скуп на тропы в «Silentium!». На три строфы – три образа: сравнение «Безмолвно, как звезды в ночи», параллель души с незамутнёнными ключами и образ дневных лучей, разгоняющих мир «таинственно- волшебных дум». Звёзды и ключи- образы, выражающие внутреннюю жизнь души – символ внешнего мира. Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне… Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? В последних двух вопросах все четыре слова равно ударны, равно выделены голосом, как мы бы сделали это в разговорной речи, в реальном споре. При этом, скажем, два местоимения «как», одинаково выделенные смысловым ударением вопроса, находятся в разном положении по отношению к четырехстопному ямбу, которым написано стихотворение: в первом случае – на месте безударного слога, во втором – под ударением. Возникающий в первом случае спондей («Как сердцу...») заставляет при произношении строки сделать смысловую паузу, которая выделяет первое «как» не хуже, чем мог бы выделить его длительный пиррихий после ударного слога («высказать») здесь мы подходим к интереснейшему вопросу – ритмике стихотворения. Сказать о «Silentium!», что это произведение написано четырехстопным ямбом, равносильно тому, чтобы не сказать ничего. Ритмика тютчевской фразы и система ударений строки настолько свободны от условно-стихового размера, что в тютчевоведение возникли фантастические теории о размере этого стихотворения - ямб со включением трех строк амфибрахия. Имелись в виду строки: «Встают и заходят оне», «Безмолвно, как звёзды в ночи» и «Дневные разгонят лучи». И никого не смущало, что варианты этих строк, существовавшие до «Современника» 1836 года и возникшие после него, вовсе не амфибрахические и что не по этой линии (введения строк одного размера в другой) подбирал варианты поэт. Видимо, к музыке тютчевского стиха должен быть найден другой ключ. Я же считаю, что стихотворение написано трехударной строкой: Молчú, скрывáйся
и таú Встаю́т и захóдят онé
Замедленность четырехударной строки («Безмолвно, как звезды в ночи») как бы соответствует замедленному течению действия – восхождения и захода ночных светил.. Иного произношения – амфибрахического – представить себе невозможно. Но в том-то и дело, что никакого амфибрахия в этом стихотворении нет. Только отказавшись от этой абсурдной мысли, можно понять красоту музыки тютчевского шедевра. Вторая строфа открывается двумя четырехударными строками: Поймéт ли óн, чéм т´ы живéшь? ------------------------------------------------------------------ Мы́сль изречéнная éсть лóжь. Формально в этой строке три ударения из четырех располагаются на слове «изреченная», а два очень важных по смыслу слова – «мысль» и «есть» – вообще формального ударения лишены. Тем не менее только так – с ударением на первом безударном ямбическом слоге, со спондеем в последней стопе – может быть произнесена эта строка. И снова – две трехударные строки, завершающие вторую строфу, ритм которых напоминает ритм начала стихотворения. «Тютчев мастерски умел пользоваться перебоями ритма, подчёркивая ими смысл стиха. На сбое строки, начинающейся словом "дневные”, ритм, как бы споткнувшись, образует паузу и тем подчёркивает её заветный смысл», - пишет А. Горелов о ритмике тютчевского стихотворения. В стихотворении «Silentium!» поэт призывает романтика вслушаться в пение «таинственно-волшебных дум» в его собственной душе. Гармония соразмерности частей, гармония смысла и формы, фраз и строк – таковы главные средства, с помощью которых Тютчев создал свой великий шедевр романтической лирики – 18 строк о молчании. Анализ стихотворения «Silentium» О.Э. Мандельштама. Кажется, что стихи Мандельштама возникают из ничего. Подобно живой жизни, поэзия начинается с любви, с мысли о смерти, с умения быть и тишиной, и музыкой, и словом, со способностью схватить миг начала начал. Мандельштам начинает своё стихотворение с местоимения «она»: кто или что «она»? Может быть, разгадка таится в словах «всего ненарушаемая связь». Всё в мире взаимосвязано, взаимообусловлено. Поэт говорит: «Она и музыка и слово». Если для Тютчева природа – это второе имя жизни, то для Мандельштама начало всего – это музыка. Музыка для Мандельштама – это выражение того состояния, при котором рождаются поэтические строки. Вот мнение В. Шкловского: «Шиллер признавался, что стихи появляются у него в душе в виде музыки. Я думаю, что поэты сделались жертвами точной терминологии. Слова, обозначающую внутреннюю звукопись, нет, и когда хочется сказать о ней, то подвёртывается слово «музыка» как обозначение каких-то звуков, которые не слова; в конце концов, они выливаются в единое словосочетание. Из современных поэтов об этом писал О. Мандельштам». В последнем четверостишии вновь появляется этот образ: «И, слово, в музыку вернись». Безмятежной картиной природы начинается вторая строфа: «Спокойно дышат моря груди…», затем почти мгновенно прерывается этот покой: Но, как безумный, светел день, И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде. Здесь противопоставление: «светлый день» и «чёрно-лазоревый сосуд». На ум приходит тютчевское вечное противоборство «дневного» и «ночного». Для меня сложной в понимании была строка: «Но, как безумный, светел день». Почему день – безумный? Может быть, это о светлом миге рождения творчества, ведь поэзия возникает из сумасшествия в самом высоком смысле этого слова. Третья строфа – это поэтическое толкование тютчевского высказывания «мысль изреченная есть ложь»: Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста! Человек рождается неспособным разговаривать младенцем, Мандельштам называет это «первоначальной немотой». Может быть, поэт, записывая эти строки, вспоминает свои детские годы, проведенные в Петербурге. Слово сливается с музыкой; как сама жизнь с её ненарушаемыми связями, входит в наше сознание мысли о святости, неприкосновенности внутреннего мира человека. Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! Афродита – богиня любви, красоты, плодородия и вечной весны в греческой мифологии. Согласно мифу, она родилась из морской пены, которую образовала кровь оскоплённого Урана. Мандельштам интересовался античностью. У поэта был свой путь к античности, как и у всех крупных европейских поэтов, связавших с античностью поиск утраченной гармонии. Если Тютчев в стихотворение «Silentium!» необычайно скуп на тропы, то у Мандельштама их более, чем достаточно. Вторая строфа стихотворения содержит антитезы, примененные, возможно, для изображения протиречивого внешнего мира, где борются противоположности, тем не менее единые, объединенные «ненарушаемой связью»; дыхание моря спокойно, а день светел, «как безумный»; пена «бледная», а море «черно-лазоревое». Мандельштам находит весьма оригинальные эпитеты и слова для изображения внешнего мира: «пены бледная сирень» (тут присутствует и сравнение), «черно-лазоревый сосуд» моря. Живопись мира показана с помощью олицетворения: «спокойно дышат моря груди» и «как безумный, светел день». Нет никаких сомнений, что стихотворение написано ямбом: Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Сколько бы ни говорил Поэт о молчании, ему никак не обойтись без Слова. Слово – это мост от души и земли на небо. Умение пройти по такому мосту даётся не каждому. «Читать стихи – величайшее и труднейшее искусство, и звание читателя не менее почётно, чем звание поэта», - писал Мандельштам. Различие поэтического смысла в стихотворениях «Silentium» Тютчева и Мандельштама. Большое сходство как глубинное, так и внешнее наблюдается между поэзией Мандельштама и творчеством Тютчева. От главного до мелочей, от философских тем и умения мудро, скорбно и целомудренно говорить о любви до отдельных излюбленных эпитетов (например, бледно-голубой). Мандельштам документировал свою преемственность от Тютчева в названиях Silentium и Encyclica, из которых первое - новый вариант той же темы, а второе - возражение Тютчеву. Еще откровеннее, непосредственнее, прямее ощущается влияние Тютчева в последних стихах Мандельштама, творчество которого является одной из вершин ``серебряного века'' русской литературы. «Silentium»… Именно это латинское слово, в переводе означающее «молчание», стало названием обоих стихотворений – и у Тютчева и у Мандельштама. Но несмотря на такую на первый взгляд существенную общность, многое в этих произведениях различается. И Тютчев, и Мандельштам пытаются осмыслить образ тишины, ее взаимосвязь с окружающим миром. И оба видят главное – в молчании (недаром у стихов одинаковые названия - «Silentium»). Но суть этих молчаний далеко не одинакова. Если Тютчев считает silentium уходом в самого себя («Лишь жить в самом себе умей»), в замкнутости своей души, мандельштамовский «мир молчания» разомкнут навстречу внешнему миру. И объясняется это все тем, что Тютчев и Мандельштам представляли себе внешний мир по-разному. В стихотворении «Silentium» присутствует характерное для тютчевской поэзии взаимопроникновение образов, которое делает художественную мысль более емкой, а образ зримым. Речь идет о глубинных человеческих чувствах, перед которыми слова бессильны: Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Не искажая, считает автор, нельзя выразить самое важное, что таится в душе: Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь. В стихотворении «Silentium» Тютчев проводит параллель между душевной глубиной человека и таинственными непостижимыми силами природы. Чувства и мечты безмолвны, «как звезда в ночи», они «встают и заходят». Мысль, которую можно «возмутить» словом, подобна ключу-роднику. Думы человека таинственны и неизреченны, надо уметь хранить их молча, чтобы не возмутить их так же, как ключевые воды. «Она еще не родилась…» - так с местоимения (вместо имени, которое не названо, потому что «еще не родилось»), Мандельштам начинает стихотворение «Silentium».Осип Эмильевич, художник нового, XX в., вступает в поэтический диалог с предшественниками. Он смещает акценты с человека, пытающегося «высказать себя», на то, что рождается в результате творчества. Героиня Мандельштама – таинственная «она»: Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Мандельштам раскрывает свою душу и сливается с природой, точнее, «с первоосновой жизни». Он чувствует «всего живого ненарушаемую связь», а также осознает самого себя частью прекрасного, целого. Ведь silentium Мандельштама одушевлено (пример олицетворения): «Спокойно дышат моря груди», а день «как безумный, светел». И у Мандельштама именно в этой «первооснове жизни», «черно-лазоревом сосуде», скрыта пена, рождающая Афродиту – символ красоты и искусства. У Тютчева же, используя выражение Мандельштама, душа человека, вернее поэта, - это сосуд, в котором – вся Вселенная («Есть целый мир в душе твоей»), а наружный мир, то есть «наружный шум», противопоставлен «таинственно-волшебным думам» Но на этом различия двух «Silentium» не кончаются. Непохожа и атмосфера стихов. Светлая у Мандельштама («как безумный, светел день, и пены бледная сирень…», «нота, что от рождения чиста…» и т.д.). И мрачная (ночной мир) у Тютчева, ведь мир души «дневные разгонят лучи», а чувства ассоциируются со «звездами в ночи». И вот что интересно: если вспомнить (по другим стихам), что для Тютчева ночь – это хаос и та бездна, из которых вышла человеческая душа, то получается, что и тютчевский мир – это мир до рождения! Опять точка соприкосновения! И опять – с противоположным знаком, ведь мандельштамовская «первооснова жизни» - это «кристаллическая нота, что от рождения чиста». Для Осипа Эмильевича silentium – это не молчание как таковое, это другие, высшие - музыка и поэзия («немота – это нота», «слово – музыка»). И предназначение поэта – не только услышать ее, но и создать, сотворить равносильное. У Федора Ивановича же – «внимай их пенью – и молчи», т.е. призвание поэта – созерцать, а не творить. Существенное различие кроется и в форме стиха. У Мандельштама образный строй гораздо сложнее и богаче тютчевского. И это объясняется тем же: для Тютчева «мысль изреченная есть ложь», как бы она ни была изречена. Тютчев словно только говорит нам, что существует другой, высший мир. И – молчит. Мандельштам же показывает этот мир. На этом основано и различное ритмическое оформление стихов. Множество пиррихиев у Тютчева затрудняет чтение вслух, и эти стихи лучше читать про себя («Мысль изреченная!..»). У Мандельштама ритм гораздо легче и напевнее, его стихи – музыка, т.е. он говорит языком «первоначальной немоты», «словами, вернувшимися в музыку». И поэтому от стихотворения Мандельштама остается ощущение гармонии и высшей красоты, а от произведения Тютчева – негармоничности внешнего мира и желание замкнуться в себе. На мой взгляд, хотя стихи Мандельштама «моложе» по своему настроению, они мудрее и старше тютчевских. Тема поэта и поэзии в стихотворениях «Silentium». И Тютчев, и Мандельштам пытаются осмыслить предназначение поэта и поэзии, их взаимосвязь с окружающим миром. И оба видят главное – в молчании (недаром у стихов одинаковые названия - «Silentium»). В стихотворении Тютчева обращает на себя внимание некая повелительная интонация. Она начинается со своеобразного призыва: «Молчи, скрывайся и таи…», и в нем постоянно проскальзывает какая-то требовательность, не слишком навязчивая, но твердая. У Мандельштама тоже звучит призыв, но он не столь отчетлив и более мягок. В целом Федор Иванович как-то энергичнее, решительнее, можно даже сказать , живее в своем призыве. Я думаю, не случайно в названии стихотворения он употребляет восклицательный знак: «Silentium!». Это еще больше усиливает настойчивость призыва. Если у Осипа Эмильевича призыв звучит лишь в конце стихотворения, то у Тютчева все произведение без исключений пронизано им. Несомненно, Тютчев обращается к поэту, да и Мандельштам тоже не оставляет эту тему «в стороне». Но если стихотворение первого можно назвать своеобразным поучением или наставлением для поэта, то второй говорит о себе как о поэте, обобщая в своей личности как бы вселенский образ Поэта, поэта с большой буквы. Я считаю, что главный предмет, основа поэзии – это чувства, эмоции и переживания, составляющие большую часть духовного мира человека. Тютчев в данном случае призывает сохранить их в себе, затаить: Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи – Любуйся ими – и молчи. Далее он обосновывает свой взгляд тем, что невозможно понять творящееся в человеческой душе (а ведь это и есть поэзия), невозможно проникнуться до конца. Кроме того, поэт считает, по-видимому, что чувство свято, пока его чувствуешь, пока оно находится в глубине души, а «мысль изреченная есть ложь». Он боится разрушения «таинственно-волшебных дум» под воздействием окружающего мира, боится их развенчания и последующего горького разочарования. Отсюда и категоричный призыв замкнуться в себе ради сохранения ценности чувства: Лишь лить в себе самом умей – Есть целый мир в душе твоей… Стихотворение Мандельштама более, если можно так выразиться, беспристрастно. Хотя и он искренне беспокоится за судьбу тех духовных ценностей, которые составляют сущность поэзии. Его цель – первозданная чистота, чистота чувств и помыслов. А чистота эта, по его мнению, заключается в молчании: Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста! Возможно, его пугают необратимые и подчас чудовищные изменения, происходящие в мире, и поэтому он так жаждет возвратиться к началу начал. Это желание и звучит в призыве, содержащемся в конце стихотворения: Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! По-моему, Мандельштам считает подобной «первоосновой» жизни красоту. Именно «она еще не родилась, она – и музыка, и слово, и потому всего живого ненарушаемая связь». Вспомним известный афоризм: «Красота спасет мир». Чтобы сберечь, надо хранить и лелеять красоту. Мне кажется, что Мандельштам эту красоту видит именно в первозданной тишине, в изначальном молчании. Вывод. Что Тютчев, что Мандельштам не писали для публики, в основном, они писали для себя, излагая свои мысли на бумаге, в каждом стихотворении, находя истину, правду. Их стихотворения служат лучшим доказательством не бессилия, а могущества слова. Изреченная ими мысль никогда не оборачивалась ложью. Познакомившись с их творчеством, я была удивлена, прочитав у одного и другого писателя стихотворения под одним названием «Silentium!». Ведь поэты не только разных столетий, но и разных литературных направлений. Федор Иванович представитель романтизма 19века, а Осип Эмильевич - акмеист 20века. Оба стихотворения – и Тютчева, и Мандельштама – почти родственно схожи. Однако в них, если вчитаться, прослеживаются совершенно разные, даже противоположные философские позиции авторов, разное отношение к окружающему миру. Если для Тютчева тишина – это уход в самого себя, понимание своего внутреннего мира, то для Мандельштама – это раскрытие души. Федор Иванович считал, что человек должен жить своим миром, своей душой, чтобы для всех это было тайной, потому что, открыв ее, он, возможно, будет не понят другими людьми и чужд тем, кто не считает его мнение и предположение верным. В ходе своей работы я поняла, что тематика и образ стихотворений также зависит и от времени их написания. На мой взгляд, из-за запретов в 19века на многие писательские темы, из-за цензуры в литературе тютчевский «Silentium» стал неким символом внутреннего размышления, познанием своей души Лишь жить в себе самом умей- Есть целый мир в душе твоей… Тогда же как в 20веке, из-за революционных оппозиций, наступил некий «период гласности» - мандельштамовское стихотворение становится возражением души И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись… У Бориса Пастернака в поэме «Высока болезнь» есть такие строчки: За излом выросших небес. Что было делать? Звук исчез… Мы были музыкой во льду. var container = document.getElementById('nativeroll_video_cont'); if (container) { var parent = container.parentElement; if (parent) { const wrapper = document.createElement('div'); wrapper.classList.add('js-teasers-wrapper'); parent.insertBefore(wrapper, container.nextSibling); } } |
Loading
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||