Религиозный фон романа Э. Хемингуэя “Прощай, оружие!” 2

Для Фредерика — это открытие, но Кэтрин думает также. Недаром в одном из разговоров она говорит ему о том, что он является ее религией, то есть смыслом ее существования.

Наступает ненастная ночь. Символ вселенской непогоды снова необходим Хемингуэю, чтобы подчеркнуть, что героям вновь угрожает опасность, что после кратковременной передышки им вновь предстоят испытания. Но если в предыдущий раз дождь только стучал в стекла, не проникая внутрь их жилья, то теперь он вторгается в уютное убежище, принося с собой холод и тревогу.

"Ночью была гроза, и, проснувшись, я услышал, как дождь хлещет по оконным стеклам. В открытое окно заливала вода. Кто-то стучался в дверь. Я подошел к двери очень тихо, чтобы не разбудить Кэтрин, и отворил. Это был бармен. Он был в пальто и держал в руках мокрую шляпу.

— Мне нужно поговорить с вами, tenente.

— В чем дело?

— Дело очень серьезное.

Я огляделся. В комнате было темно. Я увидел лужу на полу под окном”.

Лужа под окном — символ протечки, прорыва, пробоины в крошечной лодке любви. Непостижимые причины, силы, которые определяют то, что суждено, прорывают фронт на котором двое влюбленных пытаются выстоять вопреки этим силам.

На сей раз героям удается бежать от обстоятельств, которые складываются явно не в их пользу, и могут помешать их взаимодостаточности.

"— Я хочу, чтобы совсем нельзя было разобрать, где ты, а где я. Я не хочу, чтоб ты уезжал. Я это нарочно сказала. Если тебе хочется, уезжай. Но только возвращайся скорее. Милый, ведь я же вообще не живу, когда я не с тобой.

— Я никогда не уеду, — сказал я. — Я ни на что не гожусь, когда тебя нет. У меня нет никакой жизни.

— Я хочу, чтобы у тебя была жизнь. Я хочу, чтобы у тебя была очень хорошая жизнь. Но это будет наша общая жизнь, правда?”

Но замысел Хемингуэя состоял не в том, чтобы помочь героям пройти огонь, воду и медные трубы, и оставить их наслаждаться друг другом. Хотя эта история и придуманная, но реальная действительность иногда предлагает еще более неправдоподобные истории. Хемингуэй вполне отдавал себе отчет в том, что в мире предостаточно нелепой жестокости, страха, трагедий, катастроф, болезней. Да, история Кэтрин и Фредерика разворачивается во время войны, что предает ей большую динамичность, терпкость, экстремальность, драматичность. Но большие надежды влюбленных в результате разрушает не война, а физиология (после кесарева сечения Кэтрин умирает от потери крови). Такое могло произойти и в мирное время. Ловушка, в которую попадается человек, может оказаться какой угодно: болезнь, несчастный случай и т. д., просто потому, что он смертен.

"Бедная, бедная моя Кэт. Вот какой ценой приходится платить за то, что спишь вместе. Вот когда захлопывается ловушка. Вот что получается за то, что любят друг друга. Хорошо еще, что существует газ. Что же это было раньше, без анестезии? Как начинается, точно в мельничное колесо попадаешь. Кэтрин очень легко перенесла всю беременность. Это было совсем не так плохо. Ее даже почти не тошнило. До самого последнего времени у нее не было особенно неприятных ощущений. Но под конец она все-таки попалась. От расплаты не уйдешь. Черта с два!”

Хемингуэй полагает, что поиск духовных ценностей должен непременно начинаться в процессе каких-то испытаний, во время столкновения человека с жестокостью мироздания. Именно перед лицом чего-то угрожающего человек осознает свою невероятную хрупкость, то, что лишить его жизни ничего не стоит. Так неужели, задумывается он, на этом все и заканчивается: мысли, чувства, настроения, впечатления, нежность, любовь, счастье? Неужели потом больше ничего нет? Неслучайно, религиозное мировоззрение предполагает обратное, что ничего не кончается, что земная жизнь только подготовка, прелюдия вечной жизни души. Но человеку и это непонятно, потому он имеет четкое представление о том, какая она — жизнь, обещанная неизвестность пугает его.

Фредерик больше склонен считать, что потом ничего нет. Во время своих бессонных ночей он познал ничто. Смерть — предел ничто. Отсюда следует, что какую бы линию поведения, какую бы личную веру он ни брал на вооружение, они должны служить ему и не подвести даже перед лицом смерти.

"Бедный малыш! Жаль, что я сам не задохся так, как он. Нет, не жаль. Хотя тогда бы не пришлось бы пройти через все эти смерти. Теперь Кэтрин умрет. Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют. Или тебя убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальди. Но рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют”.

Своей самодисциплиной, пониманием своей уязвимости герой стремится придать какую-нибудь форму бесформенности своего существования. Такой формой для него были выучка солдата и верность влюбленного.

Тема особой внутренней дисциплины возвращает нас к началу романа, когда и зародилась мысль о поисках смысла, сверхъестественного обоснования жизни. Религиозный фон романа не затерялся в череде описываемых событий, а выходил на поверхность вновь и вновь, чтобы в самые решающие моменты обогатить смысл происходящего.

Фредерик, наверное, искренне хотел поверить в Бога, стать набожным. Но опять же, по своему складу, он мог это сделать, не столько размышляя, сколько просто в благодарность. В благодарность, что его сохранили живым и здоровым во всех перипетиях войны. В благодарность за то, что он нашел свою половинку, а Кэтрин стала для него именно такой, той самой единственной женщиной. Это подтверждает один из его внутренних монологов: "Я знал многих женщин, но всегда оставался одиноким, бывая с ними, а это — худшее одиночество. Но тут мы никогда не ощущали одиночества и никогда не ощущали страха, когда были вместе. Я знаю, что ночью не то же, что днем, что все по-другому, что днем нельзя объяснить ночное, потому что оно тогда не существует, и если человек уже почувствовал себя одиноким, то ночью одиночество особенно страшно. Но с Кэтрин ночь почти ничем не отличалась от дня, разве что ночью было еще лучше”.

В какие-то считанные часы ситуация кардинально меняется. Фредерик понимает, что стремительно теряет все, что приобрел. Его ребенок оказывается нежизнеспособным, Кэтрин при смерти.

Следует отметить, что Хемингуэй несколько раз подчеркивает, что Кэтрин имеет более устоявшуюся позицию по поводу того, как следует воспринимать свой приход в этот мир. Она несколько раз прямо говорит, что не религиозна, и, похоже, не утруждает себя мыслями на эти темы. Но не потому, что она пустая. В ней, скорее всего, было инстинктивное женское смирение. Она хотела немногого: счастливо прожить с любимым мужчиной, иметь от него детей, но только, чтобы это продолжалось долго.

При поступлении в больницу, из стен которой живой она уже не выйдет, во время оформления необходимых документов, Хемингуэй позволяет Кэтрин в сжатой форме еще раз зафиксировать свою позицию. Позицию, которая, кстати, ничуть не противоречит христианскому представлению о семье. Она всего лишь хотела прилепиться к мужчине и составлять с ним единое целое.

"Внизу за конторкой сидела женщина, которая писала в книгу имя и фамилию Кэтрин, возраст, адрес, сведения о родственниках и о религии. Кэтрин сказала, что у нее нет никакой религии, и женщина поставила против этого слова в книге черточку. Кэтрин сказала, что ее фамилия Генри”.

В тот момент, когда счастье навсегда уходит, как песок сквозь пальцы Фредерика, он возвращается к тому, с чего начал. Не получая доказательств существования Бога милосердного, герой убеждается, что все вокруг лишь нагромождение нелепых случайностей. Что человек, в сущности, убог и незначителен, а все, что с ним происходит — всего лишь лотерея.

"Однажды на привале в лесу я подложил в костер корягу, которая кишела муравьями. Когда она загорелась, муравьи выползли наружу и сначала двинулись к середине, где был огонь, потом повернули и побежали к концу коряги. Когда на конце их набралось слишком много, они стали падать в огонь.

Некоторым удалось выбраться, и, обгорелые, сплющенные, они поползли прочь, сами не зная куда. Но большинство ползло к огню, и потом опять назад, и толпилось на холодном конце, и потом падало в огонь. Помню, я тогда подумал, что это похоже на светопреставление и что вот блестящий случай для меня изобразить мессию, вытащить корягу из огня и отбросить ее туда, где муравьи смогут выбраться на землю. Но вместо этого я лишь выплеснул на корягу воду из оловянной кружки, которую мне нужно было опорожнить… Вероятно, вода, вылитая на горящую корягу, только ошпарила муравьев”.

Теперь Фредерик признает, что попытка обрести абсолютный смысл в интимных отношениях обречена на поражение. Она обречена, так как подвержена любым превратностям мира, в котором люди напоминают муравьев, мечущихся по пылающей коряге, в котором смерть, по словам Кэтрин, "только скверная шутка”.

Но как бы там ни было, значение дисциплины и стоической выдержки не умоляется. Да, жизнь не имеет оправдания, но можно обрести свое идеальное "я” в той степени, в какой ты способен сформулировать свой кодекс и следовать ему. И пока живешь, ты можешь ревностно блюсти свое представление о себе.

"За каждой типично хемингуэевской ситуацией маячит поражение. Характерные хемингуэевские герои всегда поставлены перед гибелью или катастрофой. Однако и в поражении, и в смерти им удается что-то обрести. Именно в этом заключен особый интерес Хемингуэя к подобным персонажам и ситуациям. Его герои, стоящие перед лицом поражения, — не нытики, не те, кто спешат исчезнуть, не уплатив проигрыша, не соглашатели и не трусы — они осознают, что в принимаемой ими боксерской стойке, особой выдержке, плотно сжатых губах и состоит своего рода победа. И если им и суждено остаться побежденным. Они утверждают представление о своеобразном кодексе чести, исполнение которого делает мужчину мужчиной и отличает его от тех, кто слепо увлекается стихийными порывами чувств, иначе говоря, от "слюнтяев”.

Однако на последних страницах пятой книги все же есть момент, когда стоическая невозмутимость покидает героя, когда наружу в потоке слов прорываются его надежда, его смятение, его страх перед тем, что неотвратимо. Фредерик приподнимает свое забрало, по-человечески обращаясь к тому, кто, все же, может быть, лично следит за его судьбой, кто может казнить, но может и помиловать.

"Я знал, что она умрет, и молился, чтоб она не умерла. Не дай ей умереть. Господи, господи, не дай ей умереть. Я все исполню, что ты велишь, только не дай ей умереть. Нет, нет, нет, милый господи, не дай ей умереть. Господи, сделай так, чтобы она не умерла. Я все исполню, только не дай ей умереть. Господи, милый господи, не дай ей умереть”.

Кэтрин, как и предчувствовала, умерла в дождь. Прощание с ней показалось Фредерику прощанием "со статуей”.

На последней странице он снова один, сам по себе, но другой, возмужавший на войне и под сенью любви. Уже никогда ему не быть прежним, потому что мгновения простоты мыслей и чувств навсегда утрачены. Именно самодисциплина кодекса и опыт формируют его, сообщая Фредерику чувство стиля и красивой формы. Это приложимо не только к его частной трагедии, но и к жизни вообще. Внутренняя дисциплина и пережитый опыт способны придать ей значение. Принести порядок и моральный смысл в путаницу человеческого существования.

Итог полу осознанного богоискательства Фредерика так и не подведен. Он констатирует факт своего поражения, но не ропщет. Его состояние в финале романа можно назвать озлобленным смирением, хотя всю дорогу он так и не может смириться с фактом того, что пришел в этот мир. Абстрактно он размышлял о том, что "христианами нас делает поражение”, и уточняет, что речь идет о христианском духе. Правда, непонятно, произойдет ли это на практике, например, с ним. Что касается самого Хемингуэя, то он в какой-то степени считал, что до мелочей продуманный порядок природы свидетельствует о Божественном разуме. Фредерик воспринимает природу только как окружающую среду, не пытаясь провести какие-либо аналогии.

Он все время боялся Бога, и страх этот не пройдет, потому что всегда будет, что потерять, если не любимую, то здоровье, друга, родственника.

Можно предположить и такое, что когда священник советует ему в начале книги не бояться, а любить Бога, а Фредерик не в состоянии ощущать ничего подобного, он и обрекает себя на существование в мире Бога карающего, а не милосердного. Как бы там ни было, но религиозный фон, проблема поиска сверхъестественного обоснования жизни присутствует на протяжении всей книги. Можно считать, что и композиция романа — это своеобразное ветхозаветное Пятикнижие, когда смерть — еще предел всему, когда смерть еще не побеждена искупительной жертвой Христа. Это, в общем-то, объясняет и печальный финал романа.

Библиографический список

1. Хемингуэй Э. Собрание сочинений. — М.: Литература, 2001.

2. Писатели США о литературе, том 2. — М.: Прогресс, 1982.

3. Злобин Г. По ту сторону мечты. — М.: Художественная литература, 1985.

4. Уоррен П. Как работает поэт. — М.: Радуга, 1988.

5. Hemingway E. The Critical Reception. Greensboro (N.C.), 1977.