Николай Гумилёв. Путь к вершине

Николай Гумилёв. Путь к вершине

Небо… Оно всё равно останется самым загадочным и необычным
явлением нашего мира, а поэтому будет интересно не только учёным, которые пытаются изучить и раскрыть все тайны его, но и самым восприимчивым к неизвестности людям – поэтам. Многие из них писали о планетах, смене дня и ночи, звёздах и т.д., но больше всего меня заинтересовало творчество Николая Гумилёва (1886-1921): как он передаёт восприятие этих явлений в своих стихотворениях. А познакомилась я с его поэзией
недавно и совершенно случайно. Мне подарили книгу «Поэты серебряного века», которую я поставила на полку и скоро просто забыла об её существовании. Прошло сколько-то времени, и мне захотелось почитать, я совершенно случайно взяла в руки именно эту книгу и… открыла для себя стихотворения Николая Гумилёва. Я решила узнать о жизни человека, написавшего такие необыкновенно интересные стихи: наверняка она была удивительной! Начала искать материал и, сопоставив жизнь и творчество
поэта, сделала множество открытий, которым и посвящаю свою работу.

Я уже упоминала вначале, что среди образов, объединяющих поэзию Гумилёва, особенно заметны астральные, космические – звёзды, планеты, кометы и т.д. Уместным будет и сравнение его поэтической судьбы, и развитие дара с взрывом звезды, перед своим уничтожением внезапно ярко вспыхнувшей и пославшей поток света в окружающие её пространства.

Думаю, стихи Николая Степановича Гумилёва нельзя рассматривать в отрыве от вех его жизни: Царское Село с его духом и культом Пушкина и разлитой в воздухе поэзией, перипетии неразделённой любви, африканские путешествия, Первая мировая война, на которой он получил два Георгиевских креста, видимо, немало содействовали созреванию поэтического таланта. И погиб Гумилёв, как герой собственных баллад, бросив вызов варварству (он стал жертвой большевистского террора). Конечно, всё это повлияло на формирование своеобразного стиля Гумилёва, который стал итогом восхождения поэта к вершине Поэзии. А проследить эволюцию творчества Николая Гумилёва я решила на примере астральных и космических образов в его стихотворениях.

Путь поэта условно разделяют на два больших периода: 1) творчество на рубеже двух эпох, становление Гумилёва как поэта, Гумилёв и акмеизм (сборники: «Путь конквистадоров» (1905), «Романтические цветы» (1907), «Жемчуга» (1910), «Чужое небо» (1912), «Колчан» (1916)); 2) зрелое творчество поэта (сборники: «Колчан» (1916), «Костёр» (1918), «Шатёр» (1921), «Огненный столп» (1921). Основа моего исследования – следующие сборники: два первых («Путь конквистадоров», «Романтические цветы»), «Колчан», т.к. этот сборник необычен тем, что является «серединой» творчества (входит и в первый, и во второй периоды), и «Огненный столп» (один из последних сборников).

Свою первую книгу стихов («Путь конквистадоров») Гумилёв опубликовал, ещё учась в Царскосельской гимназии в 1905 году. В ней видны следы самых разнообразных влияний: от Ницше, прославлявшего сильную личность, до современника Гумилёва французского писателя Андре Жида, чьи слова «Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует!» взяты в качестве эпиграфа. Сам же поэт считал этот сборник неудачным и никогда не переиздавал его. В.Брюсов о первой книге стихов Гумилёва писал: «По выбору тем, по приёмам творчества автор явно примыкает к «новой школе» в поэзии, но пока его стихи – только перепевы и подражания, далеко не всегда удачные». Однако не зря В.Брюсов увидел в этом сборнике нечто существенное и индивидуальное, найденное Гумилёвым. Появляются очень знакомые по символистской поэзии воспеваемые ценности. Вот, например, небо и с ним связанное – «голубая высота», «лазурный сон», «заснувший день», «воздушный небосклон» и т.д. Но они, утончённые, возвышенные, отстаиваются дерзновенным мечом, «вихрем грозовым, и громом, и огнём». Пока, в первом сборнике, права света и тьмы уравновешены, т.е., если в стихотворении есть образ дня, то за ним обязательно следует и образ ночи.

Мне всё открыто в этом мире –

И ночи день, и солнца свет,

И в торжествующем эфире

Мерцанье ласковых планет.

(«Credo»).

В новых стихах появилось мужественное, волевое начало, которое сделается потом неотъемлемой приметой гумилёвской лирики. Стиль,
которым написаны первые сборники, можно назвать «барочным» романтизмом, ярким по пышности, интенсивности и цветовой избыточности и в то же время проникнутым характерной для Гумилёва патетической риторикой. Нельзя не заметить и необычный приём, который можно условно назвать «маской». Характерно стремление поэта максимально объективизировать и даже скрыть своё внутреннее, душевно-сокровенное «я». И эта особенность кажется почти парадоксальной, поскольку, как известно, художник-романтик, напротив, стремится к самораскрытию и выдвижению себя на господствующий план. Однако если нет парадокса, чего-то необъяснимого, тогда уже неинтересно. Для первого сборника Гумилёв взял маску конквистадора – надменного, неуязвимого и бесстрашного покорителя далёких пространств.

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

Следующим этапом на пути эволюции творчества поэта стал второй сборник – «Романтические цветы», который вышел в Париже в 1908 году. Эволюция, запечатлённая в сборнике, была ещё незначительной, чтобы можно было говорить о решительной перемене. Однако в «Романтических цветах» Гумилёв уже поставил перед собой задачу постепенно, но неуклонно свести поэзию на землю, насытить слово, уставшее от эфира и иносказаний, предметностью, плотью и твёрдым смыслом. Гумилёв намеренно освобождался от «музыки», он учился быть в слове пластичным, выпуклым, скульптурным, т.е. он стремился быть акмеистичным. Акмеизм (от греч. akme – остриё, лезвие, вершина; высшая степень чего-либо, цветущая сила) – течение в русской поэзии 1910-х годов; направление, созданное в противовес символизму, Гумилёв был одним из его представителей. Акмеисты провозглашали стремление к «прекрасной ясности» (М.А.Кузмин), воспевали «радостное любование бытием» (Н.С.Гумилёв), призывали открыть заново красоту и ценность человеческого существования.

Но та реальность, которую хотел изображать Гумилёв в период создания сборника «Романтические цветы», не могла дать столько красок и
такой яркости, в какой степени хотел поэт. Однако он сумел найти эту
яркость в другой действительности: в экзотических для европейца странах Африки и Ближнего Востока. «Экзотические» стихи были, пожалуй, главной находкой Гумилёва, именно ими он обратил на себя внимание. Но ведь обращение к экзотике свойственно романтикам вообще, однако и тут проявляется необычность лирики поэта. Эта особенность в том, что обращение к экзотике способствует воссозданию экстатических духовных состояний, как бы требующих небывалых зримых соответствий. Это подтверждает и то, что хотя иные из его «восточных» строк и обнаруживают руку талантливого рисовальщика, набрасывающего в свой путевой блокнот заинтересовавшие его картинки быта и природы, но у читателя нет всё же впечатления, что он действительно рисует с натуры или по недавнему впечатлению, так как слишком богато, затейливо и старательно инкрустированы все эти стихи вполне традиционной, в книжном смысле этого слова, экзотикой Востока, Африки. Получается, что автор передаёт свои ощущения,
настроения от встречи с ними. Например, вот так Гумилёв пишет о жирафе:

Ему грациозная стройность и нега дана

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озёр.

(«Озеро Чад»).

Однако, несмотря на «экзотическую» яркость, образ ночи в этом сборнике уже преобладает. Появляются призраки, необыкновенные сравнения, описание сновидений и всепоглощающая бездна, темнота, а также
образ Дьявола. Но это не значит, что Гумилёв стал суеверным, наоборот, его задачей было сделать стихотворения более жизненными, а в жизни, как известно, часто бывает больше «ночи», действительность сурова, а необыкновенными образами поэт приукрашает её.

«Ночная мгла несёт свои обманы,

Встаёт луна, как грешная сирена…».

«Мой старый друг, мой верный дьявол…»

«Призрак какой-то неведомой силы…»

«И звёзды предрассветные мерцали,

Когда забыл великий жрец обет…»

«И монахи Угрюмые пели

Заклинанья против мрака и тьмы?»

«Страшный сон увидел я сегодня…»

В общем, сборник получился достаточно эклектичным: здесь и
яркость красок мира, и темнота помыслов. Но главным достижением в сборнике «Романтические цветы» является то, что Гумилёв нашёл свой способ передачи внутренних переживаний, свой способ передачи определённого состояния, и отнюдь не музыкой стиха. Дело в том, что поскольку лиризм Гумилёва всегда спрятан за «объективностью», то нам не дано узнать, сопереживает ли он увиденному; нам заметно скорее лишь отчужденное любопытство путешественника-иностранца. Это ново. И в этом Гумилёв расходится заметно с традицией русской литературы, которой свойственно душевное сопереживание судьбе иных народов.

Итогом моей работы с первыми сборниками («Путь конквистадоров», «Романтические цветы») я хочу сделать сравнительный анализ двух стихотворений: из начала первого – «Рассказ девушки» и из конца второго – «Одиноко-незрячее солнце смотрело на страны…», чтобы тем самым наглядно показать развитие творчества Гумилёва.

Рассказ девушки

В вечерний час горят огни…

Мы этот час из всех приметим,

Господь, сойди к молящим детям

И злые чары отгони!

Я отдыхала у ворот

Под тенью милой, старой ели,

А надо мною пламенели

Снега неведомых высот.

И в этот миг с далёких гор

Ко мне спустился странник дивный,

В меня вперил он взор призывный,

Могучей негой полный взор.

И пел красивый чародей:

«Пойдём со мною на высоты,

Где кроют мраморные гроты

Огнём увенчанных людей.

Их очи дивно глубоки,

Они прекрасны и воздушны,

И духи неба так послушны

Прикосновеньям их руки.

Мы в их обители войдём

При звуках светлого напева,

И там ты будешь королевой,

Как я – могучим королём.

О, пусть ужасен голос бурь

И страшны лики тёмных впадин,

Но горный воздух так прохладен

И так пленительна лазурь».

И эта песня жгла мечты,

Дарила волею мгновенья

И наряжала сновиденья

В такие яркие цветы.

Но тих был взгляд моих очей,

И сердце, ждущее спокойно,

Могло ль прельститься цепью стройной

Светло чарующих речей.

И дивный странник отошёл,

Померкнул в солнечном сиянье,

Но внятно – тяжкое рыданье

Мне повторил смущённый дол.

В вечерний час горят огни…

Мы этот час из всех приметим,

Господь, сойди к молящим детям

И злые чары отгони.

* * *

Одиноко-незрячее солнце смотрело на страны,

Где безумье и ужас от века застыли на всём,

Где гора в отдаленье казалась взъерошенным псом,

Где клокочущей черною медью дышали вулканы.

Были сумерки мира.

Но на небе внезапно качнулась широкая тень,

И кометы, что мчались, как волки свирепы и грубы,

И сшибались друг с другом, оскалив железные зубы,

Закружились, встревоженным воем приветствуя день.

Был испуг ожиданья.

И в терновом венке, под которым сочилася кровь,

Вышла тонкая девушка, нежная в синем сиянье,

И серебряным плугом упорную взрезала новь,

Сочетанья планет ей назначили имя: Страданье.

Это было спасенье.

Два, казалось бы, абсолютно разных стихотворения всё же имеют, по крайней мере, одно сходство – в них описана ночь, однако, безусловно, 

стоит заметить, насколько разные эти две ночи.

Первое стихотворение («Рассказ девушки») вполне оправдывает своё название: оно имеет повествовательный характер, сюжет, т.е. выстраивается определённый порядок действий: 1 строфа – вступление, из которого мы понимаем, что героиня спит и далее речь пойдёт о её сне, 2-10 – сам сон, 11– заключение. Второе же стихотворение – не сюжетное, мы уже не
очевидцы событий, как в первом, а поэт передаёт свои ощущения.

Размеры стихотворений также играют немаловажную роль. В первом стихотворении – 4-стопный ямб создаёт ту самую интонацию повествования, о которой я писала ранее. Во втором стихотворении – 5-стопный анапест чередуется с 3-стопным хореем. Оба размера помогают передать интонацию утверждения и в то же время какой-то безысходности.

Перейдём к самим снам. Как известно, сны – «изображение» наших мыслей, т.е. то, о чём мы больше всего думаем. В «Рассказе девушки» сон прекрасен, всё гармонично уравновешено, изображаются мечты героини о прекрасном принце, который придёт из далёкой страны или, как в стихотворении, спустится с неба, заберёт её с собой и сделает своей королевой:

И в этот миг с далёких гор

Ко мне спустился странник дивный,

В меня вперил он взор призывный,

Могучей негой полный взор.

И пел красивый чародей:

«Пойдём со мною на высоты,

Где кроют мраморные гроты

Огнём увенчанных людей».

С самого начала Гумилёв уравновешивает права «тьмы» и «света»:

В вечерний час горят огни…

Во втором стихотворении сон страшен, он как бы изображает конец света. Ощущение ужаса от происходящего достигается благодаря использованию оксюморонов и антитезы. Сначала даже невозможно понять, о каком времени суток идёт речь: «Одиноко-незрячее солнце смотрело на страны», однако затем, после первой строфы, автор поясняет: «Были сумерки мира». Как страшно звучит: не сумерки дня, а «сумерки мира», т.е. если
наступит ночь, мира не станет. Картина пустоты, заброшенности предстаёт перед нами. Как только появляется тень кого-то, сразу возникает испуг; тёмная сила, несмотря на своё преобладание в этом мире, понимает неизменность своего конца, однако даже не подозревает, что этим концом станет Страданье, которое обычно бывает последствием её чёрных деяний.

продолжение