Образ поэта в творчестве Анны Ахматовой 1

к началу

Понятие «легенда» употреблено Ахматовой здесь в очень узком смысле, чисто биографическом. Даже можно сказать в отрицательном смысле как синоним к словам « сплетни», « нелепый вымысел». С этой « легендой» Ахматова считала нужным бороться, этому в значительной мере посвящены её «Воспоминания о Блоке».

В ином, значительно более широком смысле, применительно к творчеству Блока и его облику, употребил понятие «легенда» Юрий Тынянов. В своей статье «Блок», написанной вскоре после смерти поэта, Тынянов писал: «Блок – самая большая лирическая тема Блока./…/Об этом лирическом герое и говорят сейчас. Он был необходим, его окружает легенда, и не только теперь – она окружала его всегда, с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока…»¹

В своей работе я воспользуюсь термином «легенда» в более широком смысле, близком к пониманию Ю.Тынянова.

В рабочих тетрадях Анны Ахматовой сохранилось большое число отрывков мемуарного характера, относящихся к Блоку. Все они, как шутила сама Ахматова, «… о том, как у меня не было романа с Блоком». В черновых записях перечислены все встречи Ахматовой с поэтом, они даже пронумерованы. Однако при всём поверхностном и мимолётном характере этих встреч «на людях», в литературных салонах или кружках, нельзя было не заметить, что для Ахматовой они всегда были чем-то очень важным, что она на всю жизнь их запомнила. Это, например, относится к словам Блока о Л.Н. Толстом. В разговоре с Блоком Ахматова передала ему замечание молодого поэта Б.Лившица, «что он, Блок, одним своим существованием мешает писать стихи». Блок не засмеялся, а ответил вполне серьёзно: « Я понимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой»²

В своих мемуарных записях Ахматова уделила немало места опровержению «легенды» о её «так называемом романе с Блоком», или, как она пишет в другом месте, « чудовищных слухах о её « безнадёжной страсти к А.Блоку, которая почему-то до сих пор всех устраивает/…/ Однако теперь, когда она грозит перекосить мои стихи и даже биографию, я считаю нужным остановиться на этом вопросе».

Гораздо существеннее для нас, современных читателей, восприятие Ахматовой поэтической личности Блока и те творческие связи между ними, о которых я попытаюсь рассказать. Ахматова писала в своих заметках:

« Блока я считаю не только величайшим поэтом первой четверти двадцатого века, но и человеком- эпохой, то есть самым характерным представителем своего времени».³

Анна Ахматова избрала в своих мемуарах жёсткий, « пушкинский» принцип чистого фотографического повествования. Рассказав о встречах с Блоком, она не поделилась своими мыслями о нём, промолчала о своём глубинном отношении к нему и о его поэзии и оставила при себе свои оценки его произведений.

С весны 1911 года Ахматова регулярно печатается в журналах. А в 1912 году вышел в свет её первый стихотворный сборник «Вечер» с предисловием М.А.Кузмина, сразу обративший на себя сочувственное внимание критики и читателей. Тогда же она стала время от времени встречаться с Блоком, появляясь то в так называемой «Поэтической академии» В.Иванова, в салонах, на публичных литературных собраниях и выступлениях. Весной 1911 года впервые встретились тридцатилетний Блок, находившийся в зените своей поэтической славы, и начинающая поэтесса Ахматова, которой шёл двадцать второй год. К этому времени ею было написано около 180 стихотворений, но опубликованы единицы. Какое впечатление произвел Блок на Ахматову при первой встрече? Неизвестно. Исследователь Е.С.Добин решается отметить, что в облике героя стихотворения «Рыбак» смутно угадываются черты Блока. На этом вряд ли можно было настаивать. Если бы стихотворение не было датировано 23 апреля 1911 года - на следующий день после их первой встречи в редакции журнала «Аполлон»:

Руки голы выше локтя,

А глаза синей, чем лёд.

Едкий, душный запах дёгтя,

Как загар тебе идёт.

И всегда, всегда распахнут

Ворот куртки голубой,

И рыбачки только ахнут,

Закрасневшись пред тобой.⁴

Может быть, с этого стихотворения и началась блоковская «легенда» в творчестве Ахматовой. Обратим внимание на вторую строчку: «А глаза синей, чем лёд…». Л.Д. Блок вспоминала, что А.Блок прекрасно воплощал образ светлокудрого, стройного, героического арийца. О «прекрасных голубых глазах» Блока писал и Андрей Белый.

Второй сборник Ахматовой «Чётки» открывается циклом «смятение», состоящим из трёх стихотворений. Название цикла (так же, как и цикла «Обман» в сборнике «Вечер) повторяет название блоковского стихотворения «Смятение». По содержанию одноименные стихи Ахматовой и Блока имеют мало общего между собой. В отличие от цикла «Обман» название цикла «Смятение» вполне объективно содержанию включённых в него стихотворений, тесно связанных друг с другом. Они проникнуты смятением, до глубины души потрясшим лирическую героиню цикла. К кому же могли быть обращены эти стихи, открывающие новый поэтический сборник Ахматовой. Выдвигались разные предположения: к В.В.

Голенищеву – Кутузову, в которого была влюблена юная Аня Горенко? К Н.В. Недоброво, с которым она познакомилась в 1913 году? Или, может быть, к А.Блоку?

В пользу последнего предположения можно высказать ряд предположений:

1. Некоторые строки цикла звучат как реплики в начавшемся двумя годами раньше диалоге Блока и Ахматовой. Вторая строчка второго стихотворения: « О, как ты красив, проклятый!»⁵ отсылает к строчке стихотворения Блока «К Музе» «Все проклятья своей красоты» и вскоре будет вновь подхвачена Блоком в стихотворении, прямо адресованном А.Ахматовой: « Красота страшна, вам скажут!» Точно так же строки « И только красный тюльпан// тюльпан у тебя в петлице…» отсылает к блоковскому « Увядшей розы цвет в петлице фрака…»

2.К кому могут относится одновременно строки из первого стихотворения цикла : « Я только вздрогнула: этот // может меня приручить…» и из последнего: «Десять лет замираний и криков…»? В первом стихотворении мгновенное впечатление от облика человека, встреченное впервые или увиденное новыми глазами после долгой разлуки; в последнем печальный финал многолетних неотступных дум об этом человеке. Скорее это даже отнесено не к самому Блоку, а к мифологизированному в творчестве Ахматовой образу Блока.

3.Тема глаз и взглядов: « А взгляды его как лучи…», «Мне очи застит туман…», «И загадочных, древних ликов // на меня поглядели очи» находит непосредственное продолжение в стихотворении Ахматовой , посвящённом Блоку:

У него глаза такие,

Что запомнить каждый должен,

Мне же легче, осторожной,

В них и вовсе не глядеть…

Нужно отметить, что тема «глаз» проходит буквально через все стихотворения, помещённые вслед за циклом «Смятение» в первом разделе «Чёток»:

…Я поглядела в глаза его…⁶

….Лишь смех в глазах спокойных

Под лёгким золотом ресниц…⁷

….На глаза осторожной кошки

Похожи твои глаза…⁸

…Ах! Не трудно угадать мне вора,

Я его узнала по глазам…⁹ и так далее.

Едва ли не уникальный случай, когда о глазах говорится подряд более чем в десятке стихотворений! Полагаю, что эти стихи не случайно собраны вместе. В последующих разделах сборника «Чётки» и других книгах стихов Ахматовой такого сосредоточения стихов с единой сквозной темой нет. Так же повторяются мотивы поднятых и опущенных глаз в стихах Ахматовой и Блока конца 1913-1914 годов.

Творческим синтезом поэтического развития Ахматовой является «Поэма без героя», над которой она работала более двадцати лет(1940-1962). Личная судьба поэта и судьба её поколения получили здесь художественное освещение и оценку в свете исторической судьбы не только современников, но и её Родины. Что « Поэму без героя» может постигнуть судьба непонятного или не совсем непонятого произведения, что её поэтический код может остаться в конце концов нерасшифрованным - эта мысль владела автором ещё в то время, когда писалась ещё вторая часть поэмы – «Решка». Там об этом открыто и недвусмысленно говорится:

….Я согласна на неудачу

И смущенье своё не прячу…

У шкатулки ж тройное дно.

Но сознаюсь, сто применила

Симпатические чернила…

Я зеркальным письмом пишу,

И другой дороги нету-

Чудом набрела на эту

И расстаться с ней не спешу.

Признание по прямоте своей небывалое в русской литературе. Ахматова всё же верила, что эта тайна « без криптограммы» будет читателями разгадана, а с самого начала боялась только одного – неправильного и превратного толкования поэмы. Об этом она говорит в первой попытке написать нечто «вместо предисловия» в 1943-1944 годах, когда текст поэмы казался окончательным, и она не думала, что ей придётся возвращаться к нему столько раз:

« До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.

Я воздержусь от этого.

Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.

Ни изменять её, ни объяснять я не буду.

«Еже писахъ - писахъ».¹⁰

Уже в первой редакции « Поэма без героя» состояла из трёх частей, поэтому и имела подзаголовок « Триптих»: «Девятьсот тринадцатый год. Петербургская повесть» (это перекличка с пушкинским подзаголовком «Медного всадника»), «Решка» и «Эпилог». Сюжетным ядром является первая часть. Прошлое встаёт в памяти поэта в освещении настоящего:

Из года сорокового

Как с башни на всё гляжу…

«Решка» и «Эпилог» совпадают по времени с настоящим, как и три посвящения к поэме, написанные в разное время.

Темой трагической судьбы народа, судьбы целого « поколения» и суда над ним с точки зрения истории объединены незаконченная поэма Блока «Возмездие» (1910-1924) и первая часть «Поэмы без героя»- «Девятьсот тринадцатый год».

В поэме Блока «возмездие» постигает героя за грехи предков, переходящие из поколения в поколение, и за то, что он сам в своей психологии и своём социальном существовании унаследовал свои грехи.

В поэме Ахматовой перед внутренним взором поэтессы, погруженный в сон, застигший её за новогодним гаданием, проходят образы прошлого, тени её друзей, которых нет уже в живых: « Сплю - мне снится молодость наша». Они спешат в маскарадных костюмах на новогодний бал. Это своего рода пляска смерти:

Только как же могло случиться,

Что одна я из них жива?

Мы вспоминаем « Пляски смерти» Блока, в особенности стихотворение « Как тяжко мертвецу среди людей…», с его зловещей концовкой:

В её ушах – нездешний, странный звон:

То кости лязгают о кости.

Сравним у Ахматовой:

Вижу танец придворных костей…

Таким образом, звучит тема, проходящая через всё восприятие исторического прошлого в поэме: изображая « серебряный век» во всём его художественном блеске и великолепии. Ахматова в то же время производит суд и произносит приговор над собою и своими современниками. Её не покидает сознание роковой обречённости её мира, ощущение близости социальной катастрофы, трагической «расплаты» - в смысле блоковского

« возмездия»:

И всегда в духоте морозной,

Предвоенной, блудной, грозной,

Жил какой-то будущий гул,

Но тогда он был слышен глуше,

Он почти не потревожил души

И в сугробах невских тонул…

« Над городами стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху»,- писал Блок ещё в 1918 году в своём известном докладе «Народ и интеллигенция». Поэт говорит о грозном и оглушительном гуле, который издаёт поток: « Всем телом, всем сердцем, всем сознанием слушайте Революцию». К этому гулу он прислушивался, когда писал «Двенадцать»:

«… во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум…(вероятно шум от крушения старого мира)».

Ахматова жила под впечатлением того же акустического образа, подсказанного словами блока о подземном гуле революции. С образами «Возмездия» связаны непосредственно и стихи, завершающие приведённый отрывок торжественным и грозным видением новой исторической эпохи:

А по набережной легендарной

Приближался не легендарный

Настоящий Двадцатый Век.

Сравним у Блока: в начале его поэмы проникнутую глубокой безнадёжностью. Характерной для него в годы безвременья, философскую и социально- историческую картину смены тех же двух веков: Век девятнадцатый, железный,// Воистину жестокий век!

И дальше:

Двадцатый век…

Его бездомней,

Ещё страшнее бури мгла.

( Ещё чернее и огромней

Тень Люциферова Крыла).

Пейзажным фоном поэмы Анны Ахматовой, образный смысл которого вполне ясен, являются зимний заснеженный Петербург, снежная вьюга за тяжёлыми портьерами Шереметьевского дворца (Фонтанного дома), где происходит новогодний маскарад. В первой главе эта тема едва замечена:

За окошком Нева дымится,

Ночь бездонна - и длится, длится

Петербургская чертовня…

В чёрном небе звезды не видно,

Гибель где-то здесь, очевидно,

Но беспечна, пряна, бесстыдна

Маскарадная болтовня….

В прозаическом введении к главе второй, изображающей « спальню Героини»: « За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь». И дальше стихи:

Видишь, там, за вьюгой крупчатой

Мейерхольдовы арапчата

Затевают опять возню?

В главе третьей занавес наконец раздвигается и открывается картина морозной зимней ночи с характерными для Петербурга кострами, разведёнными на площадях:

Были святки кострами согреты,

И валились с мостов кареты,

И весь траурный город плыл

По неведомому теченью

По Неве иль против теченья…

В главе четвёртой влюблённый корнет, полный отчаяния, выбегает на улицу. « Угол Марсова поля… Горит высокий костёр. Слышны удары колокольного звона от Спаса на Крови. На поле за метелью призрак дворцового бала» (в более ранней редакции было «Зимнедворцового бала»):

Ветер, полный балтийской соли,

Бал метелей на Марсовом поле

И невидимых звон копыт…

Следует сцена самоубийства…

Образ снежной вьюги был хорошо известен современникам Ахматовой из лирики Блока, начиная со стихотворений второго тома, объединенных в разное время в сборники « Снежная маска», «Земля в снегу», «Снежная ночь». Как символ стихийной страсти, Вихря любви, морозного и обжигающего, он развёртывается в любовной лирике Блока в этот период в длинные ряды метафорических иносказаний, характерных для его романтической поэтики. В дальнейшем же символы, более сжатые и сконцентрированные, переносятся потом на восприятие России- Родины как возлюбленной, её мятежной, буйной красоты и её исторической судьбы:

Ты стоишь под метелицей дикой

Роковая, родная страна.

Отсюда они перекидываются в «Двенадцать», поэму о революции как о мятежной, народной стихии, превращаясь из «ландшафта души» в художественный фон всего действия, реалистический и в то же время символически знаменательный.

В списке утраченных произведений, сохранившихся в библиографических записях Ахматовой, под №1 упоминается « либретто балета «Снежная маска» по Блоку, 1921 год». Либретто было написано для балета А.С.Лурье, приятеля Анны Ахматовой, позже эмигрировавшего за границу.

Отношение Ахматовой к этой лирической поэме блока было, по-видимому, двойственным. Она усматривала в ней, по словам Д.Е.Максимова, немало «звёздной арматуры», то есть безвкусия, характерного, по её мнению, для модернистского искусства начала двадцатого века.

С другой стороны, произведение Блока два раза упоминается Ахматовой в оставшихся неиспользованными прозаических материалах к поэме. В одном случае - это набросок сцены, характеризующий художественные вкусы эпохи: « Ольга в ложе смотрит кусочек моего балета «Снежная маска»…» Там же другой набросок, лишь частично соответствующий печатному началу третьей главы: « Арапчата раздвигают занавес и вокруг старый город Питер. Новогодняя, почти андерсеновская метель. Сквозь нее - виденье (можно из «Снежной маски»). Вереница экипажей, сани…» Ещё один отброшенный вариант, заслуживающий внимания: « Вьюга, призраки во вьюге (может быть, даже – «Двенадцать» Блока, но вдалеке неясно)».