Проблема жестокости и милосердия в повести А.Приставкина 1

к началу

К счастью, у хорошей литературы есть один необычный признак. Нужно только прикоснуться к ней, достать с полки хорошую книгу – и ты уже приобщаешься к чему-то самому главному в жизни. Ни телевидение, ни видео - ничто не заменит этого ощущения истинности. Человек может оглушить себя музыкой, наркотиком, порнографией, но в каждом человеке, если он ещё живой, всегда есть потребность в поиске истины. И книга – это поле такого поиска.

И хотя в тот момент многие рукописи, годами прятавшиеся в столах, предстали перед читателем, работа Анатолия Приставкина сразу заняла прочное место в отечественной литературе. И дело не только в том, что автор первым показал, как происходила насильственная депортация целого народа, - будучи свидетелем тех трагических событий, он сумел создать мудрое и доброе произведение.

Повесть «Ночевала тучка золотая» экранизирована на Киностудии имени Горького режиссером Суламбеком Мамиловым – ингушом, который в реальной жизни пережил все события, описанные автором. Эта картина стала его судьбой и болью. Повесть «Ночевала тучка золотая» получила мировое признание – в течение нескольких лет после выхода она была переведена более чем на 30 языков, ее общий тираж составил 4,5 миллиона экземпляров только в России, а Анатолий Приставкин стал лауреатом Государственной премии СССР.

Глава 3. « Дети страшных лет России…»

Чем же потрясла меня повесть «Ночевала тучка золотая»? Тем, что каждая страница буквально кричит от боли: каждое предложение, каждое слово – и даже между строк боль и отчаяние… Такое нельзя придумать, но и забыть невозможно.

Говоря словами критика Г. Заостровцева, «повесть написана без сюсюкания и заигрывания, без сентиментальности и умиления. Это жестокая проза, в которой каждая деталь, каждая ситуация работает не вхолостую».

Анатолий Игнатьевич рассказал о том, что чувствовал сам: о войне против целого народа, увиденной глазами ребенка, не понимающего ни смысла, ни цели происходящего, - о его войне, память о которой с годами становится все нестерпимей… Главное достоинство повести в том, что именно детское сознание и поступки детдомовского ребенка, оказываются чище, благороднее, мудрее сознания и поступков тысяч взрослых людей, ослепленных яростью и безжалостно уничтожающих друг друга. Золотая тучка – это душа ребенка, ее чистота и незащищенность. Это феерическое видение, согревающее сердце и заставляющее его биться в тревоге – не разобьется ли эта тучка о горные вершины?

Итак, в конце войны часть детдомовцев из голодного Подмосковья вывозили на Северный Кавказ. Для народа Кавказа это был трагический год: на ингушей, балкарцев, чеченцев обрушился «верховный гнев», и по злому произволу все они были изгнаны с родной земли, под конвоем отправлены в Сибирь. Солдаты выполняли приказ, уверенные, что наказывают врагов Родины. И в этом братоубийственном безумии закрутило, как щепки в омуте, детей из Подмосковья, сирот и полусирот, бедных «зверенышей» страшной войны.

Звучали выстрелы, гибли люди. Гибли дети…

В повести прослежен механизм разжигания вражды, взаимного ожесточения. Солдатам и переселенцам внушается мысль, что все чеченцы – предатели, враги, головорезы. А значит, к ним не может быть никакой жалости. Жестокость по отношению к ним как бы оправдана. Чеченцы же в свою очередь видят врагов уже во всех, даже в мирных жителях, и потому жгут дома, убивают и не щадят детей. На эту пропитанную враждой землю и привезли детдомовцев, по неумолимой логике дети должны были разделить общую участь. В повествование вступает сам автор: я свидетельствую, так было.

Главные герои повести – 11-летние братья-близнецы, Колька и Сашка Кузьмины. «Сашка, как человек миросозерцательный, тихий, извлекал из себя идеи. Как, каким образом они возникали в нем, он и сам не знал. Колька, оборотистый, хваткий, практичный со скоростью молнии соображал, как эти идеи воплотить в жизнь». Такую характеристику дает своим героям Приставкин. «Четыре руки, четыре ноги. Две головы. И тридцатка» - вот и все достояние Кузьмёнышей.

Жизнь у этих детей складывается так, что главная ценность – хлеборезка, а с ней те ничтожные, но поистине бесценные крохи хлеба, подлинная стоимость которых – жизнь. «Самой заветной, да и не сбыточной мечтой любого из них было хоть раз проникнуть в святая святых детдома – в хлеборезку, - вот так и выделим шрифтом, ибо это стояло перед глазами детей выше и недосягаемей», - пишет Приставкин.

Таловский интернат, где директор Башмаков обожает «накрутить» воспитаннику за любую провинность несколько смертельных суток – без завтрака, без обеда, без ужина. А вот и «самоотверженные» воспитатели, которые могут отправить братьев Кузьмёнышей в далёкую многосуточную дорогу на загадочный Кавказ, не снабдив никакой едой – авось, не околеют, а околеют – беда невелика, зато в своем хозяйстве пригодятся их хлебные пайки. И мудрено ли, что, покидая столицу, на пути в неведомые южные края думают детдомовцы: «А чего жалеть? Вдруг не вернёмся. Куда же мы не вернёмся? В Москву что ли? Хорошо будет, так ясно, не вернёмся, на хрена она нам белокаменная сдалась! Дома каменные - люди железные…» Ну а если взрослые равнодушно обрекают детей на голод, что детям делать?

Язык не повернется, чтобы назвать кражей скудный промысел по базарам двух голодных, оборванных мальчуганов, все мечты которых – вокруг мерзлой картофелины да картофельных очистков, а как верх желания и мечты – «корочка хлеба, чтобы просуществовать, чтобы выжить» один только лишний день. И можно ли без сочувствия следить за той поистине героической борьбой за выживание, которую ведут два близнеца, самоотверженно поддерживающие друг друга?

Да, вот она жизнь детдомовцев с ее редкими и скудными удачами, когда сбывается мечта «извечная голодного шакала о жертве».

И вот пятьсот человек таких, как Кузьмёныши, сирот военного времени летом 1944 года отправляют на освобождённые земли Кавказа. Так начался для Кузьмёнышей путь на юг, на Кавказ. Голодная, оборванная, подорванная кое-где в пути, едет многосотенная масса людей. Едет в неизвестность. Приставкин рисует саму атмосферу тех лет: боязнь лишнего слова, привычка не замечать того, что тебя не касается. Колька озадачен встречей со страшным эшелоном, из которого доносятся молящие голоса: «Пить! Пить!» Когда поезд тронулся, все вагоны «завопили, закричали, заплакали». Но, странное дело, оказывается, никто, кроме него, этого крика и плача не слышал (или делал вид, что не слышал).

«И машинист… с их паровоза мирно прохаживался, и люди на станции двигались спокойно по делам, а радио доносило бравурный марш духового оркестра…»

«Мы были связаны одной судьбой», «мы просто хотели жить»,- говорит Приставкин, имея в виду чеченских и русских детей. Одни ехали на Кавказ, а другие - в Сибирь. Казалось бы, то, что произошло с чеченцами, не может не растревожить совесть: как же так? Как можно согнать с земли целый народ?

Но в повести никто из взрослых (кроме воспитательницы Регины Петровны) таких вопросов не задаёт. Обо всём, что происходит, предпочитают помалкивать.

Ни Кузьмёныши, ни другие дети не знают, почему их везут именно на Кавказ, но ощущение тревоги, сменяющее радость окончания долгого, изнурительного пути, охватывает и детей, и взрослых во время длительного перехода от станции к подножию гор. Ни один человек не встречается им за весь длинный путь, ни машины, ни подводы… Повсюду – следы человека, но где же сами жители? Кто засевал дозревающие поля, для кого посажены цветы, зреют в садах яблоки? Почему пуста лежащая на пути деревня? Прибыв на Кавказ, Кузьмёныши мало-помалу отъелись на новом месте. Сердца детей потянулись к телу, к ласке. Но суровая реальность быстро напомнила о себе.

Страдания детей, может быть, самый горький укор взрослому миру, неоспоримый показатель его нравственного неблагополучия: ведь оберегать детей, защищать детство - святой, незыблемый человеческий закон. Но нельзя думать, что ребят окружали только лишь жестокие, равнодушные люди. Иной была воспитательница Регина Петровна, которую так любили Кузьмёныши. Но её усилий было недостаточно, чтобы изменить судьбу близнецов, возможности её были ничтожны.

Страшные испытания приготовила судьба братьям. Жестоко и беспощадно мстят чеченцы тем, кто пришёл на их землю. Пришёл, может быть, не по своей воле. Гибнет от их рук «Вера-шофериха», чудом остаётся в живых Регина Петровна со своими «мужичками». Ощущение смутного вначале страха все крепнет у Кузьмёнышей, пытающихся понять: что же творится вокруг? Кто стрелял в Регину Петровну? Кто и зачем взорвал грузовик, убив лихую девятнадцатилетнюю шоферицу Веру, еще недавно мчавшую детдомовцев по пыльной дороге на консервный завод?

Наконец до детей дойдет слово «чеченцы», и тогда узнают братья: за что-то их «сгребли в товарняки» и увезли куда-то. А потом узнают и другое: «…некоторые-то не схотели, дык, они в горах запрятались! Ну и безобразят!» Кто же эти люди? «Басмачи, всех к стенке!» - слышат Кузьмёныши крики раненого бойца. Слышат и то, что выпало им «со старухами и младенцами воевать». Со жгучим любопытством будут братья вслушиваться в рассказ Регины Петровны, пытаясь вместе с ней понять: что же помешало тем троим убить ее? Почему ее пожалели? Мальчики впервые услышат про этих людей очень страшное: все они изменники Родины. А Колька спросит: «А пацан? Ну, который за окном? Он тоже изменник?»

Да, тема эта очень болезненная. Конечно, об этом прошлом не вспоминали. А Приставкин поведал нам эту правду. Он шлет свое непрощение всем, кто обрек детей на страдания и муки. Разве забудешь пронзительные сцены повести? Вот они, дети, протягивающие руки через решетки с просьбой пить… А вот дорога, выложенная могильными плитами с древнего кладбища… Кто-то позволил разрушение могил чужих предков и породил невиданную жажду мести… А месть темна, не знает границ, пределов и обрушивается всегда на невинных.

При чем здесь бедные Кузьмёныши? Им-то за чьи грехи отвечать? Им-то почему надо бежать по зарослям кукурузы, слыша за собой топот лошадиных копыт, треск, шум погони, ожидая каждую секунду смерти? За что Колька должен пережить смертельный страх, превращающий его в маленького зверька: зарыться бы в землю от всего этого ужаса! И куда более страшное – за что Сашке висеть на заборе со вспоротым животом, набитым пучками желтой кукурузы, с початком, торчащим во рту?

Трагическая картина его смерти навсегда запечатлевается в душе брата: «Ему вдруг стало холодно и больно, не хватило дыхания. Всё оцепенело в нём, до самых кончиков рук и ног. Он даже не смог стоять, а опустился на траву, не сводя с Сашки расширенных от ужаса глаз».

« Теперь, когда он встал напротив, он увидел, что у Сашки нет глаз, их выклевали вороны. Они и щеку правую поклевали, и ухо, но не так сильно. Ниже живота, и ниже кукурузы, которая вместе с травой была набита в живот, по штанишкам свисала чёрная, в сгустках крови Сашкина требуха, тоже обклёванная воронами. Наверное, кровь стекала и по ногам, странно приподнятым над землёй, она висела комками на подошвах и на грязных Сашкиных пальцах, и вся трава под ногами была сплошь одним загустевшим студнем». И раздался нечеловеческий крик Кольки, такой, «что окажись рядом хоть одно живое существо, оно бы бежало в страхе, заслышав этот…крик».

Оставшийся в живых брат, уже ничего не боясь – «все худшее, что могло с ним случиться, он знал, уже случилось», - везет близнеца сквозь ночь и разговаривает с ним, заботливо укладывая его в железный ящик под железнодорожным вагоном, обложив мешками, чтобы не было холодно. Изуверство, учиненное над Сашкой, не причина, а следствие. Уже после Колька услышит разговор, который объяснит разыгравшуюся трагедию: «толковали о черных», «об одной операции, которую провели за три часа, включая десять минут на погрузку».

Насилие порождает насилие, преступление – преступление. Несчастной жертвой становится ни в чем не повинный подросток. Чудовищная гибель замученного ребенка подчеркивает необратимость зла, которое порождено античеловеческим делом.

Поражают до глубины души размышления Кольки, везущего тело брата к поезду. Не всякому взрослому могли прийти в голову такие вот мысли. А перед нами всего-навсего одиннадцатилетний мальчик.

«… Теперь у нас с тобой голову отсекли, а руки и ноги оставили… а зачем оставили-то?» и ещё: « Слушай, чечен, ослеп ты что ли? Разве ты не видишь, что мы с Сашкой против тебя не воюем! Нас привезли сюда жить, так мы и живём, а потом мы бы уехали всё равно. А теперь видишь, как выходит… ты нас с Сашкой убил, а солдаты пришли, тебя убьют… А ты солдат станешь убивать и все: и отец, и ты - погибнете. А разве не лучше было то, чтобы ты жил, и они жили, и мы с Сашкой тоже жили? Разве нельзя сделать, чтобы никто никому не мешал, а все люди были живыми, вон как мы, собранные в колонии, рядышком живём?»

И надо бы поставить точку, но Анатолий Приставкин не может – нужен выход. Погруженный в беспамятство, Колька возвращается к жизни благодаря самоотверженной работе своего сверстника чеченца Алхузура. Двое сирот – жертвы одних и тех же обстоятельств – противостоят миру взрослых с его бесчеловечной враждой. Для живого Кольки брат воскресает в облике чеченца Алхузура.

Вот он, мотив доверия к жизни, к ее разумным нравственным основам. Приставкин снимает с нас розовые очки, напоминая, что война - это зло, которое не искупается ничем, ибо «человечество ещё не до конца осознало, - как говорит В. Быков, - что оно утратило в прошлой войне, что обрело и чего стоили те приобретения». Писатель как бы говорит судьбами своих героев, что «неизбежное на войне зло - это утраты, а добро и милосердие - приобретение». В этом гуманистический пафос всего произведения.

Одна из острейших проблем современности - вопрос о национальных взаимоотношениях. А. Приставкин в своей повести делает попытку встать над этой проблемой из глубины, от основы человека, от психологии ребёнка, для которого не существует национальных различий, ни религиозных и иных предубеждений.

Писатель разрабатывает тему отношений между двумя мальчиками, русским и чеченцем, безвинными жертвами национальной вражды с позиций человека, рождённого не для ненависти и убийства, а для братства и душевного согласия. Такой подход позволяет автору показать всю трагическую нелепость кровавой вражды. Два ребёнка, у одного из которых чеченцы убили брата, а у другого русские всех взрослых мужчин в семье, находят друг друга, становятся братьями не по крови, а по сердцу.

Чеченский мальчик Алхузур спасает Кузьмёныша от смерти от рук своих соплеменников, но и Кузьмёныш спасает его от неправой мести, не отрекается от него в сложной ситуации, утверждает, что именно это и есть его брат Сашка… « Это и есть подлинное братство по сердцу». И они вместе уезжают. И снова напрашиваются слова Приставкина: « Мы связаны одной судьбой».

Заключение.

Пронзителен конец повести. Безутешно рыдает Колька, вставший в угол вагона, увозящего его в неизвестность. О чём плачет он? О горьком ли своем одиночестве? О самом ли страшном, что случилось с ним - о смерти Сашки? Или о своей большой, неизменной к этому миру любви? Трудно сказать. И будто бы о них, «детях страшных лет России», детях войны, героях повести А. Приставкина сказано белорусским писателем К. Черным: «Если бы весь мир, как он ни велик во всей его бесконечности, вдруг обратился в живое гигантское существо, с глазами, чтобы видеть, с ушами, чтобы слышать, с душой, чтобы чувствовать, с разумом и способностью мыслить, - совесть заставила бы пасть ниц перед этим ребёнком».

И хотя то, о чём пишет Приставкин, уже было затронуто ранее, он здесь новатор. Это новое произведение: автор углубил личные трагедии, трагедии социальные, нравственные. Но с таким мастерством, что мы не ощущаем этого на поверхности, а видим глубоко.

Нет, эту повесть нельзя назвать уроком прошлого. Ведь проблема добра и зла, жестокости и милосердия - вечная проблема. К сожалению, не решена и проблема межнациональных отношений. Повесть «Ночевала тучка золотая» Приставкина – это страстный призыв к Правде, Добру, Справедливости, который должен услышать каждый.

В 1988 году Анатолий Приставкин удостоен Государственной премии СССР, а в 2002 году он стал лауреатом международной премии имени А. Меня за вклад в развитие культурного сотрудничества между Россией и Германией в интересах мирного строительства Европейского дома.

Литература:

1. Приставкин А. Кукушата: Избранная проза. М.: СП Квадрат, 1995.

2. Латынина А. «Одна неправда нам в убыток» // Литературная Россия, № 16, 15 апреля 1987 г.

3. Ульянов П. «…и лично от меня» // Литературная Россия, №23, 5 июня 1987 г.