Сатирическое изображение действительности в призведениях В.Н. Войновича 1

к началу

Писатель Борис Хазанов говорит о Владимире Войновиче: «Войнович подкупает необыкновенной гармонией и красотой своего языка и такой особой акварельной прозрачностью. Я уже не говорю о том, что это писатель – и это очень редкое качество в русской эмиграции, - наделенный необычайным чувством юмора. Даже воспоминание о героях Войновича или об отдельных рассыпанных в его прозе фразах, поворотах, замечаниях, всегда очень тактично и изящно выполненных,- одно это воспоминание вызывает улыбку. Он, конечно, наиболее гармоничный художник…Этому отвечает и гармония его прозы. У него можно учиться языку, красоте фразы, чувству слова. Его лучшим произведением, конечно, остается« Чонкин».

Классическая для русской литературы тема «маленького человека» продолжена Войновичем В.Н. и в других произведениях. В частности, в повести «Шапка», по мотивам которой автором была написана пьеса «Кот домашний средней пушистости».

Опять-таки рассказан незамысловатый анекдот: писателю Рахлину не дали в литфонде пыжиковую шапку, а дали кошачью. Другие же получили именно пыжиковую – «престижный» мех. И все. И ничего больше. А закрутилась история, на конце которой – смерть, искупление, судьба самого Войновича В.Н., подобных ему, так и не «венчанных» на родине «престижными» шапками, драные коты оказались их собственностью.

Писатель Рахлин – собирательный образ тех интеллигентов, которые поначалу тихо жили, потом громко обслуживали, потом больно споткнулись о чье-то «необслуженное» хамство, потом разбились об этот непроходимый порог, а, разбившись – воскресли. Осколки их души срослись в новый чудесный сплав: из массы возникла личность. «Разбиваясь, становлюсь целым, умирая – живу»,- таков девиз главного героя. И именно об этом включенная в повесть сказка «Возвращение гадкого утенка», рассказанная Соломоном Евсеевичем Фишкиным:

«Гадкий утенок» вырос Настоящим Прекрасным Лебедем и захотел вернуться к своим, показать им, что он не то чтобы лучше всех, но, по крайней мере, не так уж плох. Он даже готов великодушно простить им прошлые обиды. Но они встречают его еще враждебней. Дело в том, что пока его не было, они сами себя стали называть Лебедями, причем иерархия у них своя. В ней место Прекрасного Лебедя занимает Селезень, который думает, что он большой, хотя на самом деле он просто жирный. А еще есть два Гордых Лебедя. Прекрасный Лебедь говорит: «Я ни на что особенное не претендую. Я хочу быть таким, как все. Пусть я тоже буду просто Лебедем». Тут все утки переполошились, некоторые стали смеяться, а другие разгневались. « Надо же,- говорят,- какое нахальство, мы в Лебедей всю жизнь пробивались, а он хочет это звание просто так получить». Ну, а потом все же подумали, пожалели, и решили предоставить ему место Гадкого Утенка с испытательным сроком.

Перед глазами писателя Рахлина мечется призрачно-реальный хоровод масок: «чиновник от литературы», «хам от литературы», «случайность от литературы», «секретариат от литературы». Все они напоминают героев Булгакова, Зощенко, Эрдмана и др. Творчество этих писателей роднило сатирическое изображение действительности послеоктябрьской России. Гениальная догадка: революция, кроме всего прочего,- это перестановка всех не на свои места. А отсюда уже зловещая кутерьма «не своих мест» и крепко держащихся «не на своих местах».

И вовсе не надо подставлять под каждую фигуру чьи-то знакомые фамилии и биографии. Мгновенные карикатуры – это и есть подлинно сатирическое произведение. Однако, узнав кого-то одного в выведенном сатирическом типе, мы не судим об обществе в целом. Смысл в другом, куда более серьезном: общество, которое позволяет существовать Каретниковым, Лукиным, Щуповым и им подобным, ненормально.

Войнович В.Н. с нескрываемым сарказмом повествует о чиновниках, от решения которых зависит участь того или иного человека, и искренне недоумевает, кто дал право этим чиновникам решать все и за всех?

К достоинствам Петра Николаевича Лукина надо прибавить то, что он был большим знатоком человеческих слабостей и талантливым лицедеем. Прежде чем пригласить Ефима, он снял с вешалки свое дорогое пальто с пыжиковым воротником и пыжиковую шапку и унес в примыкавшую к его кабинету кладовку, а оттуда вынес и повесил на вешалку плащ с ватинной подкладкой и синий берет с хвостиком».

Лицемерие, нежелание понять другого человека, высокомерие, способность истолковать любое высказывание так, как это наиболее удобно – вот эти качества, по мнению Войновича В.Н., наиболее ярко проявляются в чиновниках, причем уже не один десяток лет. Можно сказать, что пыжиковая шапка Лукина, которую он стыдливо заменил пролетарской кепкой при появлении посетителя, – это то же самое, что и совет Городничего Ляпкину-Тяпкину убрать из присутствия охотничий арапник. Проедет Ревизор – можно его снова повесить. Так учил Городничий чиновников, так учат чиновники писателей. Это ли не преемственность?

Войнович В.Н. также поднимает проблему выбора писателем темы для своих книг. Казалось бы, в этом вопросе художник вправе пользоваться абсолютной свободной. Однако круг тем, а самое главное их интерпретация строго регламентированы. Это вызывает негодование даже таких «литературно-государственных» зубров, как «видный советский писатель» В.С. Каретников (хотя совершенно очевидно, что дальше кухонных инвектив по этому поводу дело у него не пойдет). Причем, все это не столько забавно, сколько печально. А вопрос о свободе творчества. Конечно, не сводится к тому, что, по мнению другого писателя Баранова, позволено писать только о «хороших» людях. Но тому же Баранову хочется читать о том, что «материалов на стройке не хватает, рабочие перепились, начальство кроет матом, план горит, премии не будет. Прораб понимает, что жизнь не удалась, работа не клеится, жена скандалит, сын колется, дочь – проститутка». Суть вопроса в том, что предоставление формальной свободы недостаточно для настоящего освобождения человека, потому что какая-то важная часть сознания все равно остается атрофированной, а значит, жизнь человека неполноценна.

На наш взгляд, в повести «Шапка» помимо темы «маленького человека», проблемы отношений власти и «простых смертных», проблемы выбора подняты вопросы нравственного характера. Как реагировать на хамство, на унижение? Как суметь остаться честным, совестливым в обществе, где эти понятия только на лозунгах? Конечно, Войнович не дает прямых ответов, но заставляет задуматься над этими вопросами. Кстати, в одном из интервью Войновича спросили:

«Какая художественно-духовная задача Вам ближе – ученически - проповедническая, как у Л.Н.Толстого или гротескно – сатирическая, как у Салтыкова-Щедрина»? Автор ответил: «Я бы сказал гоголевско - чеховская. Мне всегда была ближе отстраненная манера изображения жизни – без прямого авторского вмешательства и без авторского насилия. Хотя с возрастом я начинаю чувствовать в себе крен к проповедничеству, что пытаюсь задавить, ибо знаю, что это скучно.

Эту концепцию творчества он излагает и в повести «Хочу быть честным», по которой, кстати, также была написана пьеса.

Уже само название произведения наталкивает читателя на размышления: кто не желает быть честным, т.е. уже сам факт желания быть честным говорит о том, что есть нечестные. Но кто они и почему они есть? Именно на эти вопросы автор ищет ответ?

Обстоятельства, описанные в произведении, правдивые, как в жизни (как и в других произведениях Войновича), герои тоже не герои, а обыкновенные рабочие. Один из зрителей, смотревших спектакль по мотивам данной повести, так о нем отзывался: «Открылся занавес, и мы увидели на сцене грязь. Грязь обыкновенную, будничную, непролазнейшую, хорошо нам знакомую грязь на площадке, где идет строительство жилого дома. Но дело в том, что, читая произведение, тоже постоянно ощущаешь присутствие грязи. Но это уже грязь души»…

Так обидно становится, когда читаешь нечто подобное:

- Шмаков, - задаю я, Самохин, ему патетический вопрос, - у тебя рабочая гордость есть? Неужели тебе никогда не хочется сделать свою работу по-настоящему?

- Мы люди темные, - говорит он, - нам нужны гроши да харчи хорошие. И ведь он говорит и ничего не боится. Уговоры на него не действуют, угрожать ему нечем. На стройке каждого человека берегли как зеницу ока, так как люди уходили туда, где и заработки были больше, да и работа в тепле.

Естественно, что подобное отношение к выполнению профессиональных обязанностей являлось как бы конечным результатом негласно проводимой в государстве политики «ничегонеделания». Ведь по большому счету все стоящие внимания идеи, предложения оставались невостребованными, не каждый рационализатор мог пробиться сквозь существовавший бюрократический заслон. Вероятно, именно поэтому люди перестали стремиться как-то самовыражаться в труде, подходить к нему творчески, а делали свою работу исключительно по обязанности. Для «верхов» это было, надо сказать, весьма удобно: «ценные указания» оттуда сыпались один за другим, причем, большее количество этих указаний отличалось нелогичностью и непродуманностью. Яркий пример тому описанная Войновичем ситуация, которая лежит в основе сюжета повести «Хочу быть честным»:

- Объект сдашь до праздника, а после примешь дела. Можешь считать это приказом, который нужно выполнять, - сказал Силаев.

- Приказы, Глеб Николаевич, должны быть разумные, - сказал Самохин. – Вы ведь знаете, что у меня еще штукатурные работы не закончены и малярные. И паркет еще надо стелить.

- Меня это не касается. Дом должен быть сдан. Ты думаешь – это моя прихоть. Мне приказано оттуда, - он раздавил окурок о край пепельницы и показал на потолок. – В райкоме решили, что надо сделать подарок комсомольским семьям. Праздник, бараны, вручение ключей…

- Хороший будет подарок. Сейчас сдадим, а через месяц - капитальный ремонт.

- Не сдашь? Тогда все меры. Вплоть до увольнения. Так что выбирай.

Один из резких критиков писал: «Неужели Войнович всерьез полагает, что вот такие странные люди способны возводить гигантские гидростанции, строить тысячи новых домов»? Но вот интересно, в чем же М. Гус улавливает эту странность? Может быть, в том, что Самохин решил не устроить показуху? Что ж, тогда с таким же успехом можно и критика назвать странным. Кроме того, Войнович описал строительство не гигантской гидростанции, а нескольких жилых корпусов. Разница? Важное строительство, вероятно, несколько лучше обеспечивается разными там турбинами, неужели обычная жилая стройка олифой или гвоздями.

Ну, а если у тебя нет олифы, что тогда? Приходится вырабатывать целый стратегический план: выменивать у прораба-соседа оконные блоки на имеющиеся у тебя плиты, чтобы затем обменять оконные блоки на кафель, кафель – на кровельное железо, а уж железо – на олифу. И такая жизнь – постоянно. И твои моральные качества тут явно ни при чем.

М.Гус считает, что из двух десятков персонажей лишь один – положительный, студент из приемной комиссии. Нам же кажется: тут все, почти без исключения, положительные. Только не все оказались способными справиться с действительностью. Вот данная повесть как раз и призывает с такими ситуациями справляться. И справляться, может быть, даже лучше Самохина. Ведь он из того же теста, что и мы:

«Каждое утро без четверти семь на моем столе звонит будильник, напоминая мне о том, что пора вставать и идти на работу. Ни вставать, ни идти на работу я, естественно, не хочу». Не идеальный герой он, вовсе нет! Что называется, свой человек. Он стойкий в своей честности. Он сильнее всех не только физически (сгибает ломик на шее), но и нравственно.

Таким образом, мы вновь видим, как Войнович решает в характерной для него манере проблему «маленького человека». Этот мотив звучит уже в эпиграфе повести:

Мотив друг, мой друг надежный,

Тебе ль того не знать:

Всю жизнь я лез из кожи,

Чтобы не стать, о Боже,

Тем, кем бы мог я стать…

Генри Лоусон.

Пожалуй, наиболее известным после «Чонкина» среди всех произведений Войновича является роман «Москва 2042. По поводу этого произведения сам писатель говорит следующее: «Москву 2042» я писал, как роман-предупреждение. Я попытался представить, что произойдет, если все будет оставаться по-прежнему. К чему может привести эксплуатация идеологии, авторитарность, лишение людей свободы мысли и поступков. Герой книги – бывший советский писатель, который на машине времени отправляется в Москву. Вернее, в Москореп, где правит Гениалиссимус, гениальность которого заключается в том, что ему удалось построить коммунизм в пределах одного, отдельно взятого города». Именно Букашеву, правителю выдуманного утопического государства, принадлежат размышления о советском народе: «Друг мой, о каком народе ты говоришь? И вообще, что такое народ? И есть ли вообще разница между народом, населением, обществом, толпой, нацией или массами? И как назвать миллионы людей, которые восторженно бегут за своими сумасшедшими вождями, неся их бесчисленные портреты и скандируя их безумные лозунги? Если ты хочешь сказать, что самое лучшее, что есть среди этих миллионов, это и есть народ, то тогда ты должен признать, что народ состоит всего из нескольких человек. Но если народ- это большинство, то я тебе должен сказать, что народ глупее одного человека. Увлечь одного человека идиотской затеей намного труднее, чем весь народ». Надо сказать, что судьба главного героя романа-антиутопии Виталия Карцева - целиком «зависима» от судьбы прототипа – реального Войновича В.Н. Но это в определенной мере типический образ: в его основе лежит история жизни многих писателей 70-80-х годов, насильственно депортированных, не признанных на родине (хотя одно время и печатавшихся) – это В.Аксенов, А.Зиновьев, Э.Тополь и другие. Именно их, включая и самого Войновича, в «проклятом двадцатом веке культисты, волюнтаристы, коррупционисты и реформисты наградили оскорбительными эпитетами: Иваны, не помнящие родства, Иуды, продавшие Родину за тридцать сребреников, лакеи международного империализма, фарцовщики, клеветники» и т.д. и т.п.

Писатель предсказывает самому себе судьбу «Классика»: овации и всенародное признание. Что ж, кому суждено быть классиком, тот им станет, но автор никоим образом не считает, что звание классика возвеличивает его над другими людьми. Именно поэтому подшучивает сам над собой и своими пороками: Карцев весьма не равнодушен к спиртному, а к противоположному полу равнодушен еще меньше. Однако, это не самолюбование, а самопародирование.

Воспользовавшись «космопланом». Карцев отправляется в будущее, на 60 лет вперед. И что же он видит? Светлое будущее провозглашено в одном, но подлинно коммунистическом городе – Москорепе, Московской ордена Краснознаменной Коммунистической республики. Правящая здесь Коммунистическая партия государственной безопасности - КПГБ – объявила одним из свои основателей Иисуса Христа. Еще одна неожиданность: вождь коммунян Гениалиссимус заточен на околоземной космической орбите, где одновременно исполняет обязанности Генерального секретаря ЦК КПГБ, Председателя Верховного Пятиугольника, Председателя Комитета Государственной безопасности и Патриарха Всея Руси. Карьеру его подстегнула Августовская революция, до свершения которой он был генерал-майором госбезопасности.

Все в Москорепе регламентировано не только до смешного, но и до абсурдного. Например, «Правила поведения в Предприятиях Коммунистического Питания» запрещают посетителям:

« 1. Поглощать пищу в верхней одежде.

2. Играть на музыкальных инструментах.

3. Становиться ногами на столы и стулья.

4. Вываливать на столы, стулья и на пол недоеденную пищу.

5. Ковырять вилкой в зубах.

6. Обливать жидкой пищей соседей.

7. Категорически запрещается разрешать возникающие конфликты с помощью остатков пищи, кастрюль, тарелок, ложек, вилок и другого государственного имущества».

Роман изобилует не только неприглядными бытовыми подробностями, но и кровавыми сценами, однако произведение – пародия вопреки этому превращается в «веселый текст». Яркий пример та сцена, где в лаборатории Эдисона Ксенофонтовича «испытывали» на твердость духа юного террориста, и он оказался «нужным человеком»:

«… когда мы извлечем из него достаточно генетического материала, мы с ним поступим гуманно. Мы его усыпим, забальзамируем и выставим в музее как человека невиданной стойкости».

Таковы методы будущего, где царит коммунизм. Но тут дело в самом утопическом соблазне, на который падок русский человек. В «Москве 2042» целых четыре утопических проекта. Основное действие разворачивается в обществе, возникшем в результате осуществления утопических идей Букашева, простого генерал-майора из органов. Его проект, родившийся в аппаратных недрах – это революция сверху. Утопизм своего проекта в конце концов понял и сам Букашев:

- Никто не понимал такой простой вещи, что для того, чтобы разрушить коммунизм, надо его построить. Когда я хотел провести какие-то конкретные реформы, говорил, что так жить дальше нельзя, давайте будем работать, я слышал опять бурные аплодисменты и крики «ура».

В финале романа на смену этому строю – утопии приходит монархистско-православная утопия бывшего зэка Карнавалова. В виде мечты присутствует и левацко-романтическая утопия – это ее, в буквальном смысле слова, выбивают из юного террориста исполнители утопии Букашева (она же, кстати, снится ошалевшему от столкновения с будущим Карцеву). И, наконец, проект биолога Эдисона Комарова реализуется на лабораторном уровне – в создании эликсира жизни и суперчеловека. Вот так утопия утопию погоняет и на утопии мчится в никуда…

Всякая утопия, кроме мечтаний о прекрасном (или неосуществимом), спровоцирована желанием получить из ничего нечто различными способами: посредством перераспределения, инвентаризации, замены плохих начальников хорошими и т.п.

Вот шагает по прямой альтенативный лидер Карнавалов. За считанные часы вводит он в коммунистической Москве «веру православную», власть самодержавную плюс народность». Его проект – зеркальное отражение проекта Букашева, потому-то монархисты – это прежние коммунисты, пятиконечные звезда сменяются крестами…

Сказать, что Сим Симыч – пародия на Александра Исаевича Солженицина - значит, ничего не сказать о смысле этого персонажа. С ним связана важнейшая проблема, которую Войнович пытается разрешить, - это проблема сотворения кумиров, той легкомысленной охотливости, с которой люди принимают идеолога (и идеологию), будь то Сталин, Ленин, Сахаров, Солженицын, Цой, Ельцин… Тоталитаризм ведь не выдумка, навязанная какой-то зловредной личностью или группой: он возможен только при содействии масс.

Войновича давно интересовало возникающее между ведущими и ведомыми психическое, эмоциональное пространство, на котором происходят любопытные вещи. Эту проблему писатель рассматривает уже в своих ранних произведениях: «Владычица» (1968г.) «Степень доверия» (1972г.). В одном из интервью он делится своими мыслями по этому поводу: «Нам почему-то обязательно нужно связывать новое с именем какого-то человека. И уж он, будьте уверены, станет идолом непременно. Я такое стремление назвал «измофренией», это затяжная болезнь». Сам Войнович свободен от власти каких бы то ни было кумиров и не понимает, почему своих кумиров нельзя критиковать.

ВойновичВ.Н. в романе критикует не только идеи, но и лозунги – главные способы внедрения нужных идеалов в обществе. Комический эффект заложен в пародийной сущности самих лозунгов, которые приближены в фабуле повествования: «Мы лучше всех!», «Одним шайко-объемом можно напоить лошадь», «Кто сдает продукт вторичный, тот питается отлично» и т.д. и т.п.

Творческий дар поднимает Карцева над персонажами – коммуняками: но он нарочито приземлен своими привычками, связью с Искриной, «неклассическим», явно несерьезным отношением к миру. Божественный дар и его негорящий роман оказываются жизненнее многих реально существующих, но смертных людей. За роман приходится претерпевать муки и унижения, но роман (акт творчества и его итог) – единственная вера и спасение писателя. Но для коммунян, привыкших к «безбумажной литературе», акт творчества является чем-то непонятным, незнакомым, а потому страшным. И именно поэтому маршал Берий Ильич Взрослый и другие члены Верховного Пятиугольника уговаривают Карцева вычеркнуть из его произведения Сим Симыча. Получается, что, вычеркнутый из романа, он как бы будет вычеркнут из жизни. Разговор их происходит в двух измерениях, непересекающихся и несовпадающих. На предложение «исправить» роман Карцев отвечает:

-… вы меня просто не понимаете. Да ведь если бы я умел корежить свои романы, мне бы к вам и ездить незачем было. Я бы еще тогда, в социалистические времена, при культистах, волюнтаристах, коррупционистах и реформистах сделал, знаете, какую карьеру! Я бы уже тогда был секретарем Союза писателей. Героем труда, депутатом и лауреатом. И еще б гонорары получал мешками. Но я тогда этого не умел и сейчас не умею.

Роман для Карцева – дело жизни, а вовсе не какая-то «общегосударственная» и «общекоммунистическая» затея. Итак, подводя итоги, можно сказать о том, что эта книга не о политике, не о нелюбви к властям неправедным, а прежде всего о литературе и ее месте в жизни отдельно взятого народа, о роли в этой жизни творцов художественного слова и о стране, которая живет своей литературой даже в те периоды, когда перестает ее читать, пробавляясь тысячами сляпанных, переведенных брошюрок о чужой жизни.

У Войновича в «Москве 2042» есть еще одна особенность: на протяжении всего романа пародированию сопутствует мотив подмены. Баня стала «пунктом санитарной обработки» с «залами поверхностного помыва». Известный красноармеец с исторического плаката предупреждает: «Ты израсходовал лишнюю шайку!» Автором Священного писания, равно как и строк «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал…» объявляется Гениалиссимус, права человека подменяются рассуждениями о том, что «общие потребности состоят из дыхательных, питательных, жидкостных, покрывных (одежда) и жилищных. И, наконец, апофеоз подмены – лозунг «Первое вторично, второе первично». Не может быть ничего точного и правдивого в «москорепском» раю: те, кто официально борется с Симом, оказываются скрытыми семитами; занятые литературным трудом стучат по клавишам вхолостую; даже имена оказываются не настоящими, а «звездными», т.е. полученными во время « звездения ».

Читатель словно включается в игру, где царит подмена, явное или неявное пародирование, высмеивание, вышучивание. Но в финале повествователь подчеркивает: «Я описывал только то, что видел и ничего лишнего». Это означает, по всей видимости, то, что «Москва 2042»- это книга не о том, что будет с Россией, а о том, что в ней было и есть. Форма будущего времени – 2042 год, выбранная Войновичем, в данном случае отнюдь не научно-фантастическая, а чисто художественная.

Произведения Войновича долгое время официозной критикой предавались насильственному забвению. Писателя обвиняли во всех смертных грехах и, прежде всего в том, что он смеет смеяться над русским народом и его историей. Но ведь насмешка – это высший способ выражения любви к Родине со стороны сатирика, причем значительно большей и действенной любви, нежели высокопарные слова, заклинания и восхваления. Он остается верен своему принципу – изображение жизни такой, какая она есть. В этом и заключаются особенности сатирического творчества Войновича В.Н.

Войнович В.Н. продолжает развивать традиции русской сатиры, привнося в нее нечто свое, новое, особенное, которое не только не портит общую картину, а даже наоборот, делает ее ярче и богаче, он не стремится к тому, чтобы его имя воспринималось как нечто неоспоримое и достойное только похвал. Но между тем стоит признать, что очень многое из того, что он написал похвал достойно.

В творчестве Войновича В.Н. пародирование из приема превращается в мерило жанра, становится главным ключом к постижению его писательского своеобразия.

Библиография:

1. Агеев А. Превратности диалога. – Знамя. – 1990. – кн. 4 – 5.

2. Арбитман Р. Ответы могут быть разными. – Литературное обозрение. – 1990. - № 10.

3. Васюченко И. Чтя вождя и армейский устав. – Знамя. – 1989. - № 10. – с.214 – 216.

4. Вашневская И. Театр времен консенсусов и конфронтаций. – Театр. – 1990. № 10. – с.27-33.

5. Войнович В.Н. Москва 2042 – М.: «Вся Москва». – 1990.

6. Войнович В.Н. Хочу быть честным: Повести – М.: Московский рабочий. – 1989.

7. Войнович В.Н. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. – Петрозаводстк: «А/О Карэко» - 1994.

8. Войнович В.Н. Кот домашний средней пушистости: Трагикомедия в 2 частях. – Театр. – 1990. - № 5.

9. Войнович В.Н.: О Моем непутевом блудном сыне. – Юность. 1990. №1. – с.76-77.

10. Войнович В.Н.: Стараюсь сохранить себя. - Театр 1989. - № 8. – с.129-134.

11. Войнович В.Н.: Вся моя боль осталась здесь. – Книжное обозрение. – 1989. № 12. – с.4.

12. Войнович В.Н.: Из русской литературы я не уезжал никогда – Дружба народов. 1991. - №12.

13. Войнович В.Н.: Идолы смутного времени. – Новое время. – 1991. - № 3. – с.46-47.

14. Войнович В.Н.: Мы не хотим в Москву 2042 – Российские вести. – 1996. – 28 июня.

15. Войнович В.Н.: Несекретное «дело Войновича» - Московские новости. – 1994. - №6. – с.2.

16. Войнович В.Н.: Лирик жизни. – Независимая газета. – 1996. – 29 февраля. – с.7.

17. Войнович В.Н.: Я все эти годы жил надеждой. – Юность. – 1988. № 10. – с.82.

18. Войнович В.Н.: Библиография. // Литература русского зарубежья возвращается на родину. Вып.1. Ч.1. –М., 1993. –с. 141-145.

19. Золотоносов И.Войнович – плюс. – Московские новости. – 1995. - №24. – с.18.

20. Иванова Н. Трагедия преданности и ее комедия. – Огонек. – 1989. - № 21. – с.9-11.

21. Казинцев А. Новая мифология. – Наш современник. – 1989. - № 5. – 144-168.

22. Касьяненко Л. «Кот домашний средней пушистости». – Театр. – 1990. - №6. с.110.

23. Куличкин С. Чисты перед нашим народом. – Слово. – 1989. - №8. – с.15-20.

24. Ланин Б.А. Пародия всерьез. – Русский язык и литература в средних учебных заведениях Украины. – 1992. - №1. – с. 53-59.

25. Мильштейн И. У нас еще в запасе 14 минут. – Огонек. – 1992. № 42-43. – с.30-31.

26. Митин Г. Хочу быть честным? – Театр. – 1989. - № 8. – с.135-139.

27. Немзер А. В поисках утраченной человечности. – Октябрь. – 1989. - №8. – с.184-194.

28. Новоковский Б. Путем взаимной переписки, или Интервью с человеком, который был лишен советского гражданства за то, что был не лишен чувства юмора. – Родина. – 1989. - № 10. – с.31-32.

29. Ованесян Е. Где ищет почестей глумливое перо? –Молодая гвардия. – 1990. - № 5. – с.277-288.

30. Постановили!... Под трибунал! – Театр. – 1990. № 6. – 52-53.

31. Почта «Юности» - Юность. – 1990. - №1.

32. Произведения Войновича В.Н.: Библиографический список – Советская Библиография. - 1989-.№ 4. –с. 55.

33. Путиновский Мю Во здравие здравого смысла. – Книжное обозрение. – 1995. - № 44. –с. 6.

34. Рязанов Э. Прощай, Чонкин! – Огонек. – 1989. – 26 августа – 2 сентября (№ 38). – с. 27-30.

35. Сарнов Б. Послесловие. – Юность. – 1990. - № 12.

36. Сарнов Б. Войнович В.Н. – Искусство кино. – 1989. - № 1. – с. 4-5.

37. Советуем прочитать. – Знамя. – 1990. № 5.

38. Урнов Д. Плохая проза. – Литературная газета. – 1989. - № 1. – с. 156-157.

39. Щвыдкой М. Уходящая натура, - Театр. – 1989. - №3.

40. Шикман А. А вы знаете, какой он? – советская библиография. – 1989. - № 4. – с. 43- 49.

41. Шохина В. 28 брюмера генерала Букашава – Октябрь. – 1992. - № 3. – Сю 198-201.

42. Штейнбук Ф.М. ``Командор`` и ``бравые солдаты``. – Русский язык и литература в средних учебных заведениях Украины. – 1992. - № 1. _ с. 59-62.

43. Хмара И. Чонкин и Войнович пошли по миру. – Комсомольская правда. – 1995. – 19 Октября. – с. 4.