Типология героев в рассказах В.М. Шукшина

1  2

Оглавление

1. Введение ………………………………………………………………………...3 - 4

Актуальность темы. Цели и задачи……………………………………….………4

2. Типология героев в рассказах В. М. Шукшина………………………………5 - 21

3. Приложение ……………………………………………………………………22 - 24

4. Заключение ……………………………………………………………………..25

4. Литература………………………………………………………………………26 - 27

ВВЕДЕНИЕ

Иногда сижу и задумываюсь над тем, сколько людей окружает меня в этом мире. Каждый из них имеет свой характер, совершает поступки, свойственные лишь ему. И каждый же человек в жизни выступает в роли исследователя характеров других людей.

В этом отношении мне близко творчество Василия Макаровича Шукшина. Прочитав множество рассказов Шукшина, книг о нем, его творческой биографии, я отметила, что главная проблема, которая волновала и тревожила этого человека, это проблема личности в своей многосторонней сути. Почему люди ведут себя так, а не иначе, почему не задумываются над своим внутренним «Я», не хотят видеть, что порою очень большие задачи нашей общей жизни во многом зависят от такой, казалось бы, малости, как наша личная человеческая суть, наше отношение к окружающему миру. Проблема не нова, но на данном этапе состояние духовности молодого поколения решать надо. Поэтому, выбирая тему, формулируя ее, я постоянно думала о том, какое эстетическое наслаждение и воспитательное воздействие доставит содержание моей работы слушателям или читателям, и в первую очередь, исследователям этой темы, то есть мне.

Шукшина как художника задевали любые жизненные проявления, он не делил увиденное и услышанное на основное и побочное, а считал, что все, что есть в жизни человеческой, важно и заслуживает того, чтобы перейти на страницы книги. Он никогда не искал материал для творчества специально, он жил, как все мы живем, видел и слышал то же самое, что и мы видим и слышим. Но там, где мы равнодушно скользим глазами – ничего интересного, пожимаем плечами – ничего особенного там, именно там В. М. Шукшин видел и слышал интересное, и особенное, и значительное, и умное, и веселое, и печальное. Самая что ни на есть текучка жизни. Которая нас так заедает и угнетает, она-то и давала ему и «сюжеты», и «характеры», где проявляются противоречивые социальные и нравственные вопросы, «вопиющие» вопросы человеческого бытия.

Для меня В. Шукшин – совесть народная. Он близок мне своей честностью и открытостью, какой-то искренней, неподдельной, по-настоящему русской простотой, поэтому я с удовольствием для написания исследовательской работы выбрала именно эту тему. Считаю, что тема еще мало изучена, хотя драгоценными камнями сверкают труды некоторых современных литературных критиков.

На основе большого документального материала (писем, воспоминаний родных, людей, близко знавших Василия Макаровича в разные годы жизни), обращаясь к произведениям Шукшина – прозаика, режиссера, актера, критик Владимир Коробов в книге «Василий Шукшин» воссоздает жизненный и творческий путь замечательного художника – патриота.

В «Слове о Шукшине» критик Н. П. Толченова, анализируя произведения, характеры героев, исследуя истоки всенародной любви к художнику, чье дарование служит делу высокого нравственного совершенствования человека

И мне захотелось более близко познакомиться с гением В. М. Шукшина посредством исследований особенностей характеров его героев.

Герои шукшинских рассказов… Так кто же они? Каковы они? Попробую типизировать их в своей работе – вот цель моей работы.

Задачи следующие:

1. Познакомиться с собственно литературным материалом, то есть с текстами рассказов, публицистических статей, написанным Василием Макаровичем Шукшиным.

2. Ознакомиться с научно – критическим материалом о жизни и творчестве писателя.

3. Сравнить то, что лично я поняла из прочитанного с тем, как видят эту проблему другие исследователи, авторитетные критики.

В словаре литературоведческих терминов под редакцией С. В. Тураева дано следующее определение: «Тип – это художественный образ человека, определенной личности, выступающей в ее индивидуальном своеобразии и живом многообразии присущих ей черт и свойств, существеннейшие из которых симптоматичны для людей того или иного времени, общественного класса, народа.»

Естественно, что знакомясь с типами героев, мы, читатели, постигаем закономерности общественной жизни и определяемые или особенности характеров, норм поведения, взглядов, стремлений и деяний людей.

Типология героев в рассказах В.М. Шукшина.

У В. М. Шукшина художественной целью изображения цепи комических эпизодов, происходящих с героем, являлось раскрытие его характера. Сюжеты его рассказов построены на воспроизведении кульминационных, «самых жгучих», долгожданных моментов, когда герою предоставляется возможность в полной мере проявить свою «особенность». Новаторство Шукшина связано с обращением к особому ТИПУ – «чудикам», вызывающим неприятие окружающих своим стремлением жить в соответствии с собственными представлениями о добре, красоте, справедливости.

Человек в рассказах Шукшина часто не удовлетворен своей жизнью, он чувствует наступление всеобщей стандартизации, скучной обывательской усредненности и пытается выразить собственную индивидуальность, обычно несколько странными поступками.

У Шукшина есть рассказ «Чудик», и многие критики решили, что «слово найдено». Прозвище конкретного героя, сельского киномеханика Василия Егоровича Князева («Жена называла его – «Чудик». Иногда ласково».), стало в статьях и рецензиях нарицательным именем для всех героев Шукшина, своеобразной их визитной карточкой и начальной характеристикой.

В словаре Ушакова такого слова не найдешь, тем более у Даля. Зато есть в словарях другое, корневое слово «чудо». Слово, которым народ наш испокон века обозначал самое знаменательное и самое таинственное в жизни, самое радостное, светлое, чудесное и самое отвратительное – чудовищное.

Герой ранних рассказов Шукшина, повествующих о «случаях из жизни», - простой человек, вроде Пашки Холманского («Классный водитель»), странный, добрый, часто непутёвый. Вместе с автором мы любуемся самобытным человеком из народа, умеющим лихо работать, искренне и простодушно чувствовать.

Критик А. Макаров, рецензируя сборник «Там, вдали» (1968г), писал о Шукшине: «Он хочет пробудить у читателя интерес к этим людям и их жизни, показать, как, в сущности, добр и хорош простой человек, живущий в обнимку с природой и физическим трудом, какая это притягательная жизнь, несравнимая с городской, в которой человек портится и черствеет».

Со временем образ героя усложняется, и отношение автора к героям несколько меняется от любования до сопереживания, сомнения, философского размышления.

Новелла «В профиль и анфас» как раз показывает умение Шукшина цепко держать читателя во власти «внутренней музыки» души молодых героев. Он передаёт их жажду поиска, их почти невысказанные или высказанные нелепо, комично, но глубокие порывы, томления, тревоги.

… на скамейке у ворот избы сидит дед, к нему присаживается длиннорукий худой парень с морщинистым лицом. Далее следует диалог, в котором раскрывается и какая-то – частично уже ясная – потерянность парня в селе, неприкаянность, готовность искать «беспокойства» где-то на стороне, и неспособность деда сразу помочь ему утихомирить жар души. Дед живёт всецело в своём устоявшемся мире, он весь «по сю сторону» добра, конкретных стремлений, оценок. Иван же несёт в себе уже, как психологическую реальность мечту о какой-то иной, более беспокойной и сложной жизни: «Я тебе говорю: наелся. Что дальше? Я не знаю. Но я знаю, что это меня не устраивает. Я не могу на один желудок работать».

Старик твердит одно: «Заелись…» Он вспоминает свою жизнь: «Трудодень-то заробишь, да год ждёшь, сколь тебе на его отвалют. А отвалили – шиш с маслом. И вы же ноете: не знаю, для чего робить! Тебе полторы тыщи в месяц неохота зарабатывать, а я за такие-то денюшки всё лето горбился». … Иван способен это понять. Почём «фунт лиха», он интуитивно угадывает. Но память о былой нужде его не пугает. Что-то уже сместилось в его понятиях о счастье и удачливости. Скотный двор, куда спроваживает Ивана на работу директор, лишь отчасти, не самим по себе бабьим характером труда, обиден для него.

Дед «разит» Ивана по-своему едко, язвительно: «А мясо не позорно есть?» Но в ответ только вздох: «Не поймёшь, дед», да сумрачно – пылкие, для себя скорее, догадки Ивана о прошлых своих просчётах в жизни, о простодушном недопонимании какой-то небывалой нынешней сложности.

«Старик усмехнулся:

• Обормот. Жена-то почти ушла. Пил небось?

• Я не фраер, дед, я был классный флотский специалист. Ушла-то?… Не знаю. Именно потому, что я не был фраером…

• Женись, маяться перестанешь. Не до этого будет.

• Нет, тоже не то. Я должен сгорать от любви. А где тут сгоришь! Не понимаю: то ли я один такой дурак, то ли все так, но помалкивают…»

Иные герои Шукшина, и оставаясь в селе, выстраивают целую оборонительную систему для спасения души. Таков Алёша по кличке «Бесконвойный» с его «субботней» страстью: изладить баню и насладиться в уединении горячим паром. Попробовали было отнять у него это мгновения покоя, эту возможность вспомнить и взвесить прожитое, как он взорвался, «Что же, душу свою на куски порезать?!» - кричал тогда Алёша не своим голосом. И это испугало Таисью, жену. Дело в том, что «старший брат Алёши, Иван, вот так-то застрелился».

Писатель описывает приготовления Алёши с превеликой тщательностью: и растапливание печи, и приготовление веника, и сам банный жар, «маленький Ташкент»… Но это и не будничные, не праздничные радости, а по сути именно строительство «целой крепости», особенного нравственного мира.

«Всякое вредное напряжение совсем отпустило Алёшу, мелкие мысли покинули голову, вселилась в душу некая цельность, крупность, ясность – жизнь стала понятной. То есть она была рядом, за окошечком бани, но Алёша стал недосягаем для неё, для её суетни и злости, он стал большой и снисходительный. И любит Алёша – от полноты и покоя – попеть пока, пока ещё не наладился париться».

Алёша отвоёвывает себе в колхозе право на нерабочую субботу, чтобы посвящать её бане. Только в этот день он может принадлежать себе. Может наедине с собой предаваться воспоминаниям, размышлениям, мечтам. В нём открывается умение замечать в малом, в заурядных подробностях быта красу бытия. Сам процесс постижения бытия составляет главную радость Алёши: «Вот за что и любил Алёша субботу: в субботу он так много размышлял, вспоминал, думал, как ни в какой другой день».

Иногда в рассказах Шукшина чудачество бывает добрым и безобидным, вроде украшения детской коляски журавликами, цветочками, травкой – муравкой («Чудик») и никому, кроме самого героя, проблем не приносит. Герой этого рассказа выделяется из своей среды. Прежде всего, «с ним постоянно что-нибудь случалось», «он то и дело влипал в какие-нибудь истории». Это не были общественно значимые поступки или авантюрные приключения. «Чудик» страдал от мелких происшествий, вызванных его собственными оплошностями. Приведу пример таких происшествий и оплошностей.

Собираясь на Урал навестить семью брата, выронил деньги («…пятьдесят рублей, полмесяца работать надо») и, решив, что «хозяина бумажки нет», «легко, весело» пошутил для «этих, в очереди»: «Хорошо живёте, граждане! «У нас, например, такими бумажками не швыряются». После этого он не смог «пересилить себя», чтобы забрать «проклятую бумажку».

Желая «приятное сделать» невзлюбившей его снохе, Чудик разрисовал коляску маленького племянника так, что её стало «не узнать». Она, не поняв «народного творчества», «расшумелась» так. Что ему пришлось уехать домой. Помимо этого, с героем случаются и другие недоразумения (рассказ о «грубом, бестактном» поведении «пьяного дурака» из деревни за рекой, которому не поверил «интеллигентный товарищ»; поиск искусственной челюсти «лысого читателя» газеты в самолёте, отчего у того даже лысина побагровела; попытка послать жене телеграмму, которую, «строгой, сухой» телеграфистке пришлось полностью исправить), выявляющие несоответствие его представлений привычной логике.

Как же реагируют не его «выходки» окружающие? Его стремление сделать жизнь «повеселее» наталкивается на непонимание окружающих. Иногда он, «догадывается», что исход будет таким, как в случае с соседом в самолёте или с «интеллигентным товарищем» в поезде, - Чудик повторяет слова «женщины с крашенными губами», которой «поддакивал» мужчина в шляпе из районного города, но у него они почему-то выходят неубедительными. Его недовольство всегда обращается на самого себя. («Он не хотел этого, страдал…», «Чудик, убитый своим ничтожеством…», «Да почему же я такой есть-то?»), а не на жизнь, которую он не в силах переделать («Он совсем не умел острить…», «…запел дрожащим голосом…», «…поскользнулся, (чуть не упал»).

Все эти черты не имеют мотивировки, они присущи герою изначально, обусловливая своеобразие его личности. Напротив, профессия отражает внутреннее стремление вырваться из реальности («Он работал киномехаником в селе»), а мечты произвольны и несбыточны («Горы облаков внизу… упасть в них, в облака, как в вату», «Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом»). В прозвище героя выявляется не только его «чудачество», но и желание чуда. В этой связи заостряется характеристика действительности как тусклой, злой обыденности («…сноха…спросила зло…», «…опять спросила Софья Ивановна совсем зло, нервно…», «Не понимаю; зачем они стали злые?»).

В соотношении с внешним миром выстраивается ряд антитез, в которых на стороне героя (в противоположность «досадным происшествиям, от которых «горько», «больно», «страшно») оказываются признаки чистой, простодушной, творческой натуры «сельского жителя». «За живое» Чудика задевают сомнения в том, что «в деревне-то люди лучше, незанозистее», а «один воздух чего стоит!… до того свежий да запашистый. Травами разными пахнет, цветами разными…», что там «тёплая…земля» и свобода, от которой его «дрожащий», «тихий» голос звучит «громко».

Имя главного героя мы узнаем только в конце рассказа. Почему? Обрисовка индивидуальности героя сочетается с авторским стремлением к обобщению: его прозвище не случайно (имя и возраст называются напоследок как незначительная характеристика: «…Звали его – Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду»): в нём выражено своеобразие народных представлений о личности.

Думаю, что у «Чудика» есть прототипы в русской литературе. Помимо Ивана – дурака русских сказок, реминисцентным фоном для создания образа является Платон Каратаев Л. Н. Толстого (роман «Война и мир»). О нём напоминают такие признаки героя рассказа, как «круглые глаза», «круглое мясистое лицо» (у Каратаева «…голова была совершенно круглая спина, грудь, плечи, даже руки… были круглые; приятная улыбка и …глаза были круглые» - т. 4, ч.1, гл.13), а также потребность быть «поласковей» с миром («выражение ласки и простоты» растрогало Пьера Безухова в первых же словах, услышанных им от Каратаева, - т.4, ч.1, гл.12). Это сходство высвечивает в герое Шукшина черты личности, наивно и безуспешно пытающейся восстановить лад, гармонию, согласие между людьми («Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь всё, зачем же жить?»). подобно Каратаеву, он становится «олицетворением всего русского. Доброго и круглого» (т.4, ч.1, гл.13), воплощением неизменно повторяющегося в национальной истории типа чудака и фантазёра, несущего в себе искру добра и радости жизни.

«Чудик» и Бронька Пупков (рассказ «Миль пардон, мадам!») со своей совершенно фантастической историей про «покушение на Гитлера».

Обратимся к рассказу «Миль пардон, мадам!». Характер главного героя полон несоответствий. Даже его имя Бронислав, «с похмелья» придуманное местным попом, противоречит простой русской фамилии Пупков. Потомок казаков, что «крепость Бий-Катунск рубили», он, и «крепкий», и «ладно скроенный мужик», «стрелок …редкий», но эти качества не находят применения в жизни. На войне ему не пришлось проявить их в сражениях, так как он, «на фронте санитаром был». В обыденной реальности необыкновенная натура героя сказывается в том, что он «много скандалил», дрался «нешуточно», «носился по деревне не на своём оглушительном мотопеде» и пропадал с «городскими» в тайге – был «мастак по этим делам», «охотник…умный и удачливый». На взгляд окружающих, эти противоречия «странные», дурацкие, смешные («Как в армии перекличка, так – смех», «Смеются, в глаза смеются…», «Ведь тебя, дурака беспалого, засудят когда-нибудь!»). сам он тоже обычно «хохмит», «скоморошничает» перед людьми, да и в душе «зла ни на кого не таит», живёт «легко». Невидная в этом «голубоглазом, улыбчивом» мужике внутренняя «трагедия» становится очевидной только из его собственного рассказа. Своеобразной исповеди, в которой желаемое выдаётся за действительно бывшее.

Рассказ Бронислава Пупкова – явная выдумка, что очевидно и для односельчан («Его…несколько раз вызывали в сельсовет, совестили, грозили принять меры…»), и для случайных слушателей («Вы серьёзно?… Да ну, ерунда какая-то…»). Да и сам он, в очередной раз «под банкой» рассказав придуманную им историю, после этого «тяжело переживал, страдал, злился», чувствовал себя «виноватым». Но каждый раз это становилось «праздником», событием, которого он «ждал с великим нетерпением», от чего «с утра сладко ныло под сердцем».

Случай, о котором повествует Бронька (покушение на Гитлера, где он играл главную роль), подтверждён достоверными подробностями (встреча с генерал-майором в палате «лазарета», куда герой «принёс» одного тяжёлого лейтенанта; «подписка» о неразглашении сведений о «спецвыучке»), психологической конкретикой (ненависть к «лисьей мордочке» Гитлера; ответственность за «далёкую Родину»; волнение, как «с медведем нос к носу»; отчаяние, что не смог отомстить «За наши раны! За кровь советских людей!… За разрушенные города и сёла! За слёзы…жён и матерей!…»). Не обходится и без фантастических деталей («два ординарца», «один – в звании старшины»; «житуха» на «спецвыучке» со спиртом и «портвейным»; обращение к Гитлеру «на чистом немецком языке»; чудесное спасение из «бункера»), что напоминает враньё Хлестакова – героя «Ревизора» Н. В. Гоголя. Подобно гоголевскому герою, Бронька живёт в стране, где «департаментом управлять» («Ревезир», д.3, явл. 6) или выполнять «очень ответственное задание» может любой. Всё зависит не от личных качеств, а от случая и отношения власть предержащих («Партия и правительство поручают» «вручить очень важные документы самому Гитлеру» сибирскому мужику, у которого «насчёт классов…не густо», только потому, что он, «похож…как две капли воды» на немецкого «гада», которого «знают…в лицо» в немецком штабе). Но между двумя литературными персонажами есть и коренное различие. Если Хлестаков – «вертопрах», «сосулька, тряпка» («Ревизор», д.5, явл. 8), то Бронислав Пупков – несостоявшийся герой, которому судьба не предоставила возможности проявить себя. Ему приходится придумывать свою жизнь, чтобы представить её имеющей смысл и значение.

От одной мысли о возможности сделать что-то «важное» Бронька испытывает целую гамму «исключительных» чувств (он «предаётся воспоминаниям с таким сладострастием, с таким затаённым азартом…»; «Глаза у Броньки сухо горят. Как угольки, поблёскивают»; «Сердце вот тут…горлом лезет»; «…готов заплакать, завыть, рвануть на груди рубаху», «…долго молча плачет, оскалился, скрипит здоровыми зубами, мотает безутешно головой»). Меняется его внешность («…он красив и нервен»), речь (в его рассказе происходит эволюция от отдельных реплик к монологу, от просторечий к патетическим возгласам, от «негромких» высказываний к такому крику, что «всем становится не по себе»). Он преображается, почувствовав себя участником «истории».

И Бронька снова и снова рассказывает свою небылицу. С какой же целью? Сочинённая им небылица – «искажение» реальности. В действительности у него, потомка сибирских казаков, ставшего не героем, а жертвой истории, жалкая участь: пьянство, драки, ругань «некрасивой, толстогубой» жены, проработки в сельсовете, «странные» улыбки односельчан по поводу его фантазий. И всё же «торжественный», «самый жгучий момент рассказа про «покушение» наступает снова, и на несколько минут он погружается в «желанную» атмосферу подвига, «дел», а не «делишек». Тогда и его обычное присловье, ставшее названием рассказа, обретает иной смысл, заключая в себе иронию по отношению к обыденности, которой оказывается не под силу изменить внутреннее содержание личности.

Писатель запечатлел все колебания молодых своих героев, не выдающих эгоизма, героев, открытых, щедрых, способных и смертельно оступиться всё из-за той же непривычки к мере, к терпеливому «выжиданию» истины. Это произошло с Спирькой, с Колькой Паратовым («Жена мужа в Париж провожала»).

Что за тоска гложет Кольку Паратова? Странная, внешне очень картинная тоска, выливающаяся в озорстве весьма замысловатом… Её рождает смутное ощущение, что живёт он не на своём месте, глупо растрачивает какое-то главное время жизни.

«Каждую неделю, в субботу вечером, Колька Паратов даёт во дворе концерт.

Выносит трёхрядку с малиновым мехом, разворачивает её и:

А жена мужа в Париж провожала,

Насушила ему сухарей…»

Шукшин опускает по привычке всё, что отвлекает внимание от этого человеческого лица, от его гримас и боли. Просто сообщается. Что «вокруг Кольки собирается изрядно людей», что на его вызов, насмешку, обращённую к жене Валюше: «Отреагируй, лапочка!… Хоть одним глазком, хоть левой ноженькой!» - слышится грубовато – отчуждённый окрик: «Кретин!» Валюша, будто взаймы берущая этот термин, - несокрушимая тупость, которую Колька отчаялся сокрушить.

Муки Кольки действительно не всем понятны. Ведь Валюша прилежно, как и вся ее портновская родня, гонит в дом «левые» деньги – их в три раза больше, чем вся Колькина честная зарплата. Даже его наивная деревенская мать говорит, что живет он, сын, справно, хорошо. Где же ей заметить, что он унижен в этой бездушной среде: заказчики, шитье, шашлычки на ВДНХ… Чего-то главного, нефальшивого, необходимого для покоя нет в этой жизни.

«… Понимал, прекрасно понимал: то, как он живет, - это не жизнь, что это что-то нелепое, постыдное мерзкое… Руки отвыкают от работы, душа высыхает – бесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие чувства. Пить научился с торгашами. Поработать, не работаю, а бутылки 3-4 «раздавят» в подвале (к грузчикам пристегнулись продавцы – мясники, здоровые лбы, беззаботные, как колуны). Что же дальше?»

Этих колунов – мясников писатель не называет, не индивидуализирует: это как бы «поддон» человеческой массы, подвал где привычно – животны все запросы.